Близнец тряпичной куклы - Линн Флевеллинг

— Прости меня.

Однако он знал, что прощения за злодеяние, совершенное этой ночью, не будет; шепча заклинание, он тихо плакал. Аркониэль склонился над маленьким свертком, который погружался в холодные объятия земли между узловатыми корнями, и его слезы закапали на него.

В сыром ночном воздухе до Аркониэля донесся еле слышный детский крик, и он задрожал, не зная, издал ли его живой ребенок или мертвый.

При всей своей силе эти волшебники Орески ужасно глупы. И высокомерны, — думала Лхел, следуя за Айей по задней лестнице и прочь от злополучного дома.

Ведьма трижды плюнула чрез левое плечо, надеясь прогнать невезение, уже давно преследовавшее их. Эта волшебница — настоящая ворона, предрекающая несчастье. Как она раньше этого не видела?

Лхел еле успела сделать последний стежок, прежде чем старая волшебница потащила ее прочь.

— Я не закончила! Теперь дух…

— Царь у дверей! — прошипела Айя, словно эти слова что-то могли значить для ведьмы. — Если он увидит тебя здесь, мы все станем духами. Я уведу тебя силой, если понадобится.

Разве у нее оставался выбор? Лхел последовала за старой волшебницей, думая:

Пусть все последствия падут на твою голову!

Однако чем дальше они уходили, тем тяжелее становилось у Лхел на сердце. Обойтись так жестоко с мертвым — значит оскорбить Великую Мать и подвергнуть опасности собственные колдовские умения. Эта старуха-волшебница, бросившая без присмотра дух младенца, не имеет чести. Аркониэля можно было бы убедить, но Лхел давно поняла, что все решает не он. Их бог говорил с Айей, и больше никого Айя слушать не станет.

На всякий случай Лхел плюнула еще раз.

Двое волшебников стали сниться Лхел за целый месяц до того, как они появились в деревне: молодой мужчина и женщина, которая носит в суме странный предмет. Каждый раз, когда Лхел в ожидании их прибытия начинала гадать, результат бывал одним и тем же: воля Великой Матери в том, чтобы Лхел помогла им всем, чем только сможет. Когда Айя и Аркониэль наконец действительно явились, выяснилось, что их собственный лунный бог тоже послал им видение, которое и привело их к Лхел. Ведьма расценила это как предопределение.

Однако то, о чем волшебники попросили ее, удивило Лхел. Магия Орески, должно быть, изнеженная, слабосильная, если двое волшебников с такими могучими душами не способны совершить простого наложения уз при помощи обмена кожей. Если бы Лхел тогда правильно оценила степень неведения своих гостей, она попыталась бы поделиться с ними своими знаниями до того, как пришло время их применить.

Но она не понимала истинного положения вещей, пока не оказалось слишком поздно, пока ее рука не дрогнула, позволив младенцу сделать первый вдох.

Айя не пожелала ждать, пока Лхел совершит необходимое очистительное жертвоприношение. Времени еле хватило на то, чтобы завершить наложение уз, а потом пришлось бежать, оставив рассерженный дух одиноким и растерянным.

Когда перед ними показались городские ворота, Лхел все-таки остановилась и попыталась вырвать руку, в которую вцепилась Айя.

— Нельзя оставлять на свободе такой дух! Он быстро превратится в демона, и что тогда ты будешь делать, раз даже наложить узы не сумела!

— Я о нем позабочусь.

— Ты глупа!

Высокая волшебница остановилась и приблизила лицо к лицу Лхел.

— Я спасаю твою жизнь, женщина, а также жизнь девочки и всей ее семьи! Если бы придворный маг уловил хоть намек на твое присутствие, нас всех казнили бы — и первой малютку. Теперь значение имеет только она — не ты, не я, не любой другой человек в этой несчастной стране. Такова воля Иллиора!

Лхел снова ощутила огромную силу, переполняющую волшебницу. Может быть, Айя и отличается от нее, и магия у нее совсем другая, но одно бесспорно: бог коснулся ее и сделал могущественнее, чем Лхел. Так что ведьме не оставалось ничего другого, как позволить увести себя, покинув малышку и связанного с ней узами колдовства близнеца в этом зловонном городе. Оставалось только надеяться, что Аркониэль сумеет найти дерево, которому окажется по силам удержать дух.

Женщины купили лошадей и вместе ехали два дня. Лхел говорила мало, но безмолвно молила Великую Мать о том, чтобы та указала ей путь. Когда они добрались до предгорий, Лхел позволила Айе поручить себя заботам торговцев, направлявшихся на запад в горы. При расставании Айя попыталась помириться с ведьмой.

— Ты хорошо справилась, милая, — сказала она, печально глядя на Лхел своими карими глазами. — Живи в безопасности в своих горах. Мы никогда больше не должны встречаться.

Лхел предпочла не заметить замаскированную угрозу. Порывшись в кошеле на поясе, она вытащила маленький серебряный амулет, изображавший полную луну с двумя тонкими полумесяцами по краям.

— Это для того времени, когда дитя вновь обретет женскую форму.

Айя положила амулет на ладонь.

— Щит Матери…

— Спрячь его. Он — только для женщин. Пока она — мальчик, пусть носит это. — Лхел протянула Айе короткий ореховый прутик с полосками потемневшей меди на концах.

Айя покачала головой.

— Слишком опасно. Я не единственная волшебница, которой знакомы ваши чары.

— Тогда сохрани их для нее! — настойчиво повторила Лхел. — Этому ребенку потребуется много магии, чтобы выжить.

Айя стиснула в руке амулеты — и серебряный, и деревянный.

— Сохраню, обещаю. Прощай.

Лхел еще три дня ехала вместе с караваном, и с каждым днем черный холодный груз — мысль о духе мертвого младенца — все сильнее давил ей на сердце. С каждой ночью его плач в ее сновидениях становился все громче. Лхел молилась сияющей луне — Матери — и просила у нее ответа: зачем послала ее богиня на такое дело и что нужно сделать, чтобы мир снова стал таким, каким должен быть.

Мать ответила ей, и на третью ночь Лхел колдовской пляской заставила своих проводников забыть и о ней, и о тех припасах, которые она взяла с собой на обратный путь.

Серебряный свет убывающей луны указывал ей дорогу. Лхел повесила свой дорожный мешок на луку седла и двинулась обратно — в зловонный город.

В тревожные дни, последовавшие за родами, за Ариани ухаживали только Нари и сам князь. Риус отправил Фарину приказание побывать в его землях в Крине, чтобы отсрочить возвращение рыцаря.

В доме супругов царила тишина. На крыше развевались черные полотнища, сообщая всем о трауре по мертворожденному младенцу. Риус водрузил на домашний алтарь чашу с водой и возжег курения Астеллусу, который показывал путь по воде рождениям и смертям и хранил рожениц от горячки.

Однако Нари, проводившая дни у постели Ариани, хорошо знала, что молодую мать мучает не горячка, а непреходящая сердечная боль. Нари еще помнила последние годы царицы Агналейн и молила богов о том, чтобы принцессу миновало проклятие безумия, от которого страдала ее мать.