Мания расследования - Елена Топильская

— Я запрашивал.

— И что?

— С двух часов он сам никому не звонил, а ему, насколько я помню, на трубу звонили в течение тридцати двух часов, без ответа. Потом — «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

— То есть либо он выехал куда-то в глушь, либо, что более вероятно, трубка села и выключилась.

Мы с Ленькой снова уставились на грязный лед канала, а потом переглянулись.

— Выбросили трубку?

— Если только вместе с Нагорным. Все эти тридцать два часа трубка находилась в этом районе и никуда отсюда не двигалась.

— Они теперь могут сказать, где находится аппарат, даже если не прошло соединение? — удивилась я. — Как далеко шагнула вперед техника!

— Они могут сказать, где трубка, даже если никто на нее не звонит, просто аппарат включен и все.

Я улыбнулась, представив себе, что все эти полгода труп Нагорного мог лежать на дне канала, под носом у городской прокуратуры. Нет, это было бы слишком просто.

— Зачем тогда топить здесь мужа, а жену увозить в Красногвардейский район? — сказала я уже вслух. — Может, это с женой счеты сводили, а мужа грохнули, чтоб под ногами не путался?

— Ma-ария Сергеевна, — протянул Кораблев, — зачем так сложно мочить жену, на глазах у мужа, именно в тот момент, когда они вместе собрались пообедать, если жена ездит без охраны и целый день мотается по лавкам и салонам красоты? Да залег в кустах у солярия, шлепнул ее из пушки с глушителем, когда она выходит вся в маникюре и прическе, и все дела.

— Тоже верно, — уныло согласилась я. — Ну что, версию о том, что клиент сбежал из-под ареста, оставляем как рабочую? — Ленька кивнул. — Тогда говори, кому мешал Нагорный.

— Карапузу, — ответил Ленька.

— Карасеву? Нашему дону Корлеоне? Та-ак. А я-то думала, что Нагорный — его правая рука…

— Был до поры до времени. А потом стал сильно мешать.

— Чем это?

— Поднимал бунт. Внедрял в сознание орг-преступности, что «папа» уже стар и беззуб, что утратил позиции, и, главное, накануне своего исчезновения прилюдно попросил «папу» отчитаться о состоянии финансов кодлы. И «папа» пригорюнился, потому что с доверенным ему общаком все было проблемно.

Я присвистнула.

— «Тигру в зоопарке недокладывают мяса»? Так, может, все просто? Нагорному заткнули рот по заказу Карасева?

Ленька вздохнул.

— Если бы… У меня есть человечек надежный в этих кругах, так он клянется, что когда Нагорный пропал, «папа» был в бешенстве. Сразу из Москвы примчался и всех на ноги поднял, велел искать.

— Играл? — предположила я.

— Непохоже. Да и из других источников информация потекла, Карасев сам его искал, реально.

— Послушай, Леня, — я повернулась к нему, — работников ресторана кто-нибудь колол по-настоящему? Ну не верю я в то, что двое человек испарились из-за столика в ресторане так, что никто ни сном ни духом! Ты же сам видел, клиентов мало, меньше, чем официантов. Вроде ты их не видишь, а они ловят каждое твое движение. Плюс вышибала, гардеробщица — куда они все подевались? Вдруг все дружно захотели в туалет?

Кораблев вытащил вторую сигарету и неторопливо разминал ее в пальцах. — Да правда, правда все, что вы говорите, — поморщился он. — И их просто всех допросили, серьезно с ними никто не работал. Следователь сказал — не лезьте, я сам допрошу, кого надо.

— А с Карасевым работали?

Ленька повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.

— А как, Мария Сергеевна, вы представляете себе работу с Карасевым?

Я пожала плечами.

— Вот именно, — констатировал он. — Его же не закроешь просто так, на пару суток, сразу визг подымется. Можно только униженно просить об аудиенции и задавать вопросы. Последний раз с ним работали по убийству начальника рефрижератора в порту. Помните скандал с тремя тоннами окорочков, которые были загружены в холодильник, а потом пропали? Никто не сомневался, что это Карасев окорочка шваркнул. А тут как раз и начальника рефрижератора застрелили. Прокуратура написала отдельное поручение, мол, установите местонахождение господина Карасева и проверьте его на причастность к преступлению. Шеф вызвал идиота Татарина… Знаете Татарина?

Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов — «и прекрасное должно иметь пределы». И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения — орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: «Так я ему назад в карман засунул!» Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так — страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!

А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское — Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал — а чего, у меня же в паспорте написано «русский»; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.

— Так вот, — продолжал Кораблев, причем лицо его искривила такая же гримаса, какая появлялась и у меня при упоминании Татарина, — шеф Татарину и говорит, вытащи, мол, Карасева и поговори с ним. Татарин спрашивает, о чем, мол, говорить. Шеф сказал — да про холодильник с ним поговори. Поскольку отдел уже неделю работал по рефрижератору, шефу и в голову вскочить не могло, что Татарин не поймет. Татарин и вызвал Карасева и битых два часа его спрашивал, какой марки холодильник у того дома стоит, и какие там продукты морозятся. И, главное, все скрупулезно записывал. Карасев тогда обалдел и жалобу в горпрокуратуру накатал, мол, нарушается неприкосновенность частной жизни, поскольку УБОПу не должно быть никакого дела до того, что лежит у него дома в холодильнике.