Иллюзионист - Анита Мейсон

На заре они наконец двинулись по направлению к лесу. В сыром воздухе стоял освежающий и пьянящий запах сосен, солнце поднималось из тумана, словно привидение в саване.

Для прорицания требовались мальчик, лампа и чаша. Он взял взаймы лампу, купил чашу у котельщика в деревне. Недоставало мальчика.

Симон часто вспоминал о Деметрий, но в этот раз его не хватало как никогда прежде. Мальчик идеально подходил для прорицаний. Он легко входил в транс и выглядел таким напуганным, что было невозможно не поверить, что с ним говорили духи. Симон часто спрашивал себя, что Деметрий видел на дне чаши. Сам он часто ничего не видел. Иногда он видел такое, что предпочитал бы не видеть вовсе. В этом крылась одна из причин, почему он сам редко занимался прорицаниями.

Но теперь у него не было выбора. Он покинул побережье после поспешного бегства с постоялого двора в Иоппии и направлялся на север через горную часть страны, представляясь бродячим предсказателем, когда в его сети попалась рыба крупней, нежели он рассчитывал. Сирийский купец, посещавший Самарию по семейным делам, узнал о прорицателе и решил проконсультироваться у него насчет не доставленной вовремя партии шелка. На карту была поставлена куча денег: купец обещал щедрую награду за настоящее прорицание.

Учитывая обстоятельства, было не похоже, что вообще что-либо проявится, но Симон готовился к сеансу со всей тщательностью. Место, которое он выбрал для ритуала, было сухой пещерой в горах за деревней. У входа в пещеру он зажег небольшой костер, теперь на нем курился и потрескивал фимиам. Огонь отбрасывал странные тени на стены пещеры, казалось, они танцуют. Купец сидел у огня, завернувшись в плащ и наблюдая за тенями. Он казался скучающим, но его пальцы сжимали края плаща слишком сильно.

Симон поставил лампу так, чтобы она отбрасывала свет на блестящую поверхность масла в медной чаше. Тихим голосом он начал взывать.

— Благородное дитя, явившееся из цветка лотоса, Гор, повелитель времени…

Он говорил нараспев и чувствовал, как его захватывает заклинание.

— Чье имя неведомо, как неведомы его природа и облик. Я знаю твое имя, твою природу, твой облик.

Пятна света дрожали на блестящем зеркале жидкости.

— Великий бог, вечный, что сидит в пламени, яви себя мне. Дай ответ на мой вопрос.

Комок фимиама вспыхнул таинственно ярко и взвился голубым огнем. Купец задрожал.

— Ибо я есть он, явившийся на востоке: рассей темноту. Имя мое велико.

Сверкающие пятна на поверхности масла сошлись ровным свечением.

— Я есть Гор, сын Озириса, который спрашивает у отца.

Свет треснул. Из тонких, как волоски, трещин росла темнота, поглощая свет, как треснувший лед. Наконец остался только неровный ободок света. Симон смотрел во тьму. В ее глубинах тьма была еще гуще, лиловая чернота, которая была тенью яркого света. Чернота обрела форму и засияла. Она поднималась ему навстречу с ужасающей отчетливостью. Глаза холодные, как камень, над крючковатым носом. Лицо из ночных кошмаров, лицо старше, чем мир.

Симон понял, что не может ни двигаться, ни говорить. Лицо все поднималось ему навстречу. Усилием воли он сдерживал его. Он искал слова для вопроса, но его ум был пуст. Он не знал, для чего вызвал этот ужасный призрак. В приступе ужаса он понял, как одинок; потом вдруг увидел дрожащего Деметрия, склонившегося над другой чашей с демонами в другом месте, в другое время. Помимо его воли губы вымолвили имя мальчика.

Он вспомнил вопрос: груз шелков. Он заговорил.

На мгновение показалось, что лицо втянет его в себя. Потом оно сморщилось и сжалось, как пергамент, и растаяло. Он увидел морщинистую поверхность горы. Чахлые кусты, редкие деревья, а вдали угадывалась зелень леса, отбрасывавшего длинные тени в вечернем солнце. Он увидел ярко одетых людей, танцующих под музыку. Танцоры кружились вокруг сосны. Под деревом была одинокая фигурка, тоже танцующая, но как-то судорожно; руки у нее были заняты. Мальчик. В правой руке — что-то блестящее, в левой…

Снизу вверх по картине стало расползаться красное пятно. Оно быстро росло. Пятно приближалось к фигуре мальчика, когда Симон увидел его лицо. Потом красный поток залил всю картину. Симон стоял коленопреклоненный над чашей с кровью.

Красное стало черным, и снова возник зыбкий серебристый отсвет. Постепенно пятна света возобновили свое движение.

Симон отпустил духа.

Какое-то время он стоял на коленях, обхватив голову руками. Потом поднялся и, обернувшись, вспомнил о купце. Тот тоже встал и смотрел на него с нетерпением.

— Ну, что же вы увидели?

— Ваш корабль… — проговорил Симон и зажмурился. Из темноты, из мельтешения ярких пятен под веками возникло то же хищное лицо.

— Да?

— Ваш корабль в безопасности, — сказал Симон. Его слегка покачивало. — Он будет в порту через три дня.

Купец смотрел на него с недоверием, в нем боролись чувства облегчения, подозрения и невольного уважения.

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? — спросил он. — Я ничего не видел.

— Да, вы не видели, — ответил Симон. — Благодарите ваших богов за то, что они вам не показываются.

Купец смотрел на него еще какое-то время, бросил несколько монет и вышел из пещеры.

Симон пересчитал деньги и спрятал их. Он стоял у входа в пещеру и смотрел, как светлеет небо. Потом затоптал огонь, собрал свои вещи в небольшой узел и отправился в сторону гор на юго-запад.

Деметрий танцевал. У него открылось второе дыхание. В его сознании была зона ясности и покоя, за ней, где-то очень глубоко, притаилась лавина из хаоса, цвета и шума, которая была готова обрушиться на него, как только он перестанет танцевать. Он не смел перестать танцевать. Он не мог перестать танцевать. Когда он перестанет танцевать, мир исчезнет.

Музыка сменялась несколько раз. Бесконечное кружение, танец вечности, который они танцевали на рассвете, больше не повторялся: змей был усмирен. Вместо него под восходящим солнцем они танцевали простой веселый танец, состоящий из прыжков и пробежек и детских жестов; как он понял, это был танец рождения.

Отдыхая во время этого танца, он заметил, что к ним присоединилось несколько групп людей, в основном женщин, из соседних деревень. Женщины пели, хлопали, а некоторые присоединялись к танцу.

К полудню музыка стала быстрее и напористее: это был танец зрелости, танец плоти в пору ее расцвета, танец солнца в зените. Под прямыми лучами солнца краски и музыка слились воедино и пульсировали в голове Деметрия. Когда блеск стал непереносимым, он зажмурился и, продолжая танцевать, видел белое солнце под сомкнутыми веками.

Солнце постепенно двигалось на запад, и музыка стала неистовее. Деметрий танцевал. Музыка не позволила бы ему остановиться — она завладела им, она стала кровью, бегущей у него по венам; когда он остановится, кровь выльется и он умрет. Музыка вела его дальше и дальше, к концу.