Посол Империи - Грэм Макнилл

— Вечерний прием! Она, черт возьми, могла бы уделить нам немного больше внимания. Я ждал аудиенции целую неделю!

Павел пожал плечами — с тех пор как Лосев исчез из виду, его обычное воодушевление вернулось к нему.

— Она же царица, друг мой. Идем, надо вернуться в посольство и подготовиться. Павел обязан убедиться, что ты предстанешь перед Ледяной Королевой в приличном виде.

Каспар взглянул на свою простую серую рубаху, запыленный плащ и заляпанные грязью сапоги, сообразив, каким деревенщиной он выглядел перед посланцем царицы.

— Полагаю, отклонить приглашение было бы дурным тоном? — спросил он, помахав свитком.

Сама идея показалась Павлу настолько ужасной, что он яростно замотал головой:

— Очень дурным, очень. Ты не можешь отказаться. Этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве присутствовали на приеме обязательно, вне зависимости от обстоятельств. Даже долг перед мертвыми пришлось бы отложить, ибо траур не освобождает гостя от появления на церемонии.

— И перспектива поесть и выпить задарма не имеет ничего общего с твоим непреклонным требованием, чтобы мы появились на этом треклятом…

— Совсем ничего! — рассмеялся Павел.- Павел лишь хочет удостовериться, что ты ничем не оскорбишь Ледяную Королеву. Если у тебя еще не все волосы серебристые, Павел побелит их рассказом о последнем бедолаге, разочаровавшем царицу. Скажу одно: хорошо, что у его жены уже были дети!

— Тогда идем, дружище, — ухмыльнулся Каспар, тронув повод и направив лошадь шагом к городским воротам. — Я не желаю себе подобной судьбы.

Каспар оглянулся на солдат, которые снова побежали трусцой вокруг городских стен. Он заметил, что Леопольд Дитц держится впереди, рядом с Куртом Бременом, подбадривая других и уговаривая их поднажать. Посол надеялся, что слова молодого солдата — не пустая похвальба. Если он действительно хочет, чтобы его полномочия посла воспринимались всерьез, ему понадобятся бойцы, которыми можно гордиться.

II

Каспар одернул длинный плащ и залюбовался своим отражением в большом напольном зеркале. Он надел черные бриджи, которые заправил в серые кожаные сапоги, и расшитую белую льняную рубаху с простым и строгим треугольным вырезом, а поверх нее — черный сюртук. Верный служитель Империи, с головы до пят, решил он. Несмотря на свои пятьдесят четыре года, он поддерживал себя в форме, поэтому тело посла и сейчас, как в молодости, оставалось жилистым и худощавым.

Тугенхейм отбыл в начале недели, и Каспар сразу занял квартиру бывшего посла, обставив ее заново за свой счет. Жить, конечно, придется не совсем так, как он привык, но пока сойдет.

Вернувшись два часа назад с холода, царящего в городе и за его стенами, он вымылся травяным кислевским мылом со странным, но довольно приятным ароматом, а потом побрился, дважды порезав ножом подбородок. Как это типично, подумал Каспар, что он может бриться каждое утро в полусонном состоянии и ни разу не царапнуть себя, но когда наступает важный момент и требуется безукоризненная внешность, то результат получается такой, что он с тем же успехом мог бы скоблить кожу ржавым топором.

В дверь постучали, и, прежде чем посол успел ответить, в комнату вошел Стефан с цветастым свертком ткани, переброшенным через его здоровую правую руку. Левая кончалась у запястья — лет десять назад вражеская секира отрубила бойцу кисть.

— Ну как, что думаешь? — спросил Каспар.

— О нет, нет, нет! — воскликнул Стефан, бросая пренебрежительный взгляд на наряд Каспара и закатывая глаза. — Ты отправляешься не на похороны, чертов дурень, тебя же будут представлять королеве.

— А что, с моей одеждой что-то не так? — Каспар развел руки в стороны и снова повернулся лицом к зеркалу.

— Ты выглядишь как школьный учитель, — фыркнул Стефан, бросая сверток в кресло у окна.

— Это Кислев, — продолжил он. — Народ тут суровый, но и они не расхаживают каждый день во всем черном. Прием во дворце для кислевитов служит поводом вырядиться как павлины и пощеголять во всем своем блеске с напыщенным видом.

Словно бы подтверждая слова Стефана, дверь распахнулась, и в покои Каспара, ухмыляясь как дурак, ввалился Павел, облаченный в пышные шелка и бархат совершенно безумных цветов. На нем были зеленовато-синий камзол и обтягивающие покачивающееся при каждом шаге брюхо рейтузы, украшенные серебряным узором, перемежающимся с поблескивающими, видимо драгоценными, камешками, нашитыми на ткань. Горностаевая накидка свисала до коленей, а сапоги кто-то умудрился стачать из чудовищно непрактичного белого бархата. Чтобы завершить туалет, Павел навощил свои длинные седые усы и завил их экстравагантными спиралями.

При виде этого зрелища челюсть Каспара отвисла, а Стефан одобрительно кивнул.

— Ну вот, примерно так, — прокомментировал он. — Так ты и должен одеваться при дворе Кислева.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — простонал Каспар. — Он же похож на шута!

Лицо Павла вытянулось, и он скрестил руки на груди.

— Лучше быть шутом, чем жрецом Морра, имперец! Сегодня вечером я буду самым привлекательным мужчиной. Женщины зарыдают, когда увидят Павла!

— В этом я не сомневаюсь, — сухо отозвался Каспар.

Павел улыбнулся, предпочтя не заметить ироничного тона, и следующие двадцать минут они провели в жарких спорах — Стефан и Павел пытались убедить посла выбрать более яркие цвета одежды. В конце концов, компромисс был достигнут, и Каспар влез в изумрудно-зеленые штаны и, в качестве уступки хозяевам-кислевитам, надел короткий алый доломан[3]с обшитыми золотом петлями и собольей оторочкой. За плечами болталась совершенно никчемная, по мнению Каспара, пелерина. Слишком маленькая, чтобы согревать, и достаточно неуклюжая, чтобы мешать при ходьбе, она была типичным дополнением наряда кислевской аристократии, абсолютно лишенного каких-либо практических целей.

Наконец Каспар с Павлом спустились к парадному входу посольства, где их уже дожидался Курт Бремен в доспехах, сверкающих, точно отполированное серебро. Рыцарь не надел перевязи для меча, и Каспар видел, что отсутствие оружия раздражает его. При звуке шагов Бремен поднял голову, и посол заметил, как мучительно тот старается сдержаться, чтобы не ухмыльнуться, глядя на их нелепое облачение.

— Ни слова, — предупредил Каспар, когда Бремен открыл забрало.

Небо было уже темным, когда они ступили в холод вечернего Кислева. Часы говорили о том, что еще рано, но ночь опускалась с обычной для севера быстротой, и Каспара пробрал озноб.

— Сигмар их побери, эти тряпки совсем не держат тепла, — прорычал он.

Посол топнул, чтобы чуть-чуть согреться, и быстро сбежал по ступенькам к воротам посольства, где их поджидал лакированный экипаж с открытым верхом. На крошечных козлах восседал великан-кучер с длиннющей бородой, завернутый в широченный плащ, в квадратной красной бархатной шапке. Он неуклюже спустился, распахнул дверцу и отдал честь забирающимся в коляску Каспару, Павлу и Бремену. Затем он вернулся на свой шесток и щелкнул кнутом, умело направив экипаж к площади Героев.