Кровь за кровь - Сергей Майдуков

В этот момент из магазина вышел Николай. К нему подскочили две блондинки, одна с выгоревшими волосами до попы, другая в кудряшках. Они стали дергать его за руки и что-то рассказывать, хохоча. Он глупо улыбался и не смотрел в сторону Алены. Совершенно напрасно. Ее настроение стремительно менялось прямо на глазах. Глядя на нее, Роман понял, что выражение «метать молнии из глаз» выдумано писателями не для красного словца.

Одна из таких молний достигла наконец Николая, он повернул голову и увидел Алену. Отделавшись от блондинок, цеплявшихся за плечи, он подошел к скамейке и брякнул:

— Сестры. Полячки. Дуры набитые.

— Вот, значит, в какой каталажке ты сидел, — сказала Алена, побледневшая так, словно все эти дни не жарилась на солнце.

— Нет, они привязались, когда я… я… в общем, когда я один гулял, — виновато произнес Николай. — Понимаешь, я выпил и думал, что между нами все кончено. Ну и хотел что-то тебе назло сделать.

— Ах так? Назло?

Тут Алена повернулась к Роману и стала целовать его взасос. Николай их разнял, как разнимает боксеров рефери на ринге. Алена сказала ему, что напрасно он старается, потому что у них все уже было. Она тоже умеет делать назло. И гораздо больнее, чем он.

Сейчас это вспоминалось как глупый фарс, как дешевая мелодрама, но тогда они были молоды, влюблены и безрассудны. Николай посмотрел Роману в глаза, все понял и бросился в драку. Ну, в действительности это было самое настоящее избиение. К счастью для Романа, продолжалось оно недолго, иначе он на всю жизнь остался бы калекой. Николая скрутили болгарские полицейские, проезжавшие мимо в патрульной машине. До того как они его увели, он успел крикнуть Алене, чтобы она убиралась из его жизни, что он ее ненавидит и никогда — никогда не простит.

Курортный рай закончился. Тем же вечером Алена отбыла на родину, напросившись в попутчицы какой-то компании с авто. Николай пропал в болгарских застенках. Как сообщили в полиции, его отвезли в Софию и посадили там в тюрьму за хулиганство и нарушение общественного порядка. Роман туда не поехал. Он дождался автобуса и, голодный и отощавший, вернулся домой.

Вот и все. Конец истории. Больше он не виделся ни с Аленой, ни с Николаем. И вот судьбе вдруг вздумалось свести их снова. Зачем?

Будучи программистом, Роман ответил на этот вопрос по-своему. Когда программа дает сбой, нужно все стирать и переписывать с нуля.

Айтишник расспрашивал что-то про анти-паттерны, но Роман его не слышал. Он все думал про Алену, про Николая, гадая, получится ли все исправить. Или лучше сделать вид, что ничего не случилось? Забыть все, как сон, и ехать по накатанной колее дальше?

Для Романа, да и для остальных, так было бы лучше всего, но, разумеется, он поступил иначе.

В бытность СССР этот научно-исследовательский институт был всесоюзным, что сказалось на его масштабах и архитектурных особенностях. Нынче белое девятиэтажное здание в центре города вовсе не выглядело таким помпезным, как в прежние времена. Фасад уродовали старенькие кондиционеры и выгрызенные временем бреши в плиточной облицовке. На входе сидел вахтер, точно приглашенный на работу прямиком из ретро-сериала про то, как «эх, хорошо в стране советской жить». Он долго мурыжил Переверзина на входе, то всматриваясь в паспорт, то сверяя фамилию с записью в журнале пропусков. Его так и хотелось назвать «папашей», но не по-доброму, а сердито, после чего сгрести за шкирку и как следует приложить лбом об стол, за которым он нес вахту.

Разумеется, Переверзин не стал этого делать, а лишь отметил про себя, что подобная бдительность ничего не даст в случае налета, зато весьма осложнит доставку золота и вывоз готовых слитков. Тем не менее Бачевский полагал, что институт вторичных цветных металлов является идеальным местом для переплавки. А у Переверзина, как у новичка, не было никаких оснований не доверять шефу. Когда «вертушка» наконец открылась, он потоптался у единственного лифта, с тоской послушал скрип и скрежет где-то наверху и стал подниматься по широкой лестнице пешком. На ней, как и в вестибюле, было безлюдно. Ни единой души и в длинном коридоре, скудно освещенном лампами дневного света, работающими через одну. Линолеум под ногами был местами залатан, а местами протерт до дыр.

Найдя нужную дверь, приятно выделяющуюся на фоне общего запустения, Переверзин постучал и вошел. Его встретил начальник лаборатории редких сплавов, который явно не ностальгировал по социалистическому прошлому, а жил настоящим и процветал в нем, судя по отлично сидящему костюму и искусно подобранному галстуку. При этом Леонид Георгиевич Воронов был достаточно умен, чтобы не обвешаться золотыми цацками, которые могли бы вызывать зависть и подозрение у окружающих работников науки и техники.

Пожав руку Переверзину, он задержал ее в своей и произнес:

— Рад знакомству. Надеюсь, взаимовыгодному и долгосрочному. Кофе будешь? Чай?

— Нет, спасибо, — сказал Переверзин, слегка нахмурившись.

Воронов понимающе усмехнулся:

— Не привык на «ты» с незнакомыми людьми? Ничего, привыкай, Антон. Мы теперь будем общаться долго и плотно. Не один пуд соли вместе съедим. — Он подмигнул. — Связаны одной целью, скованы одной цепью. Слыхал такую песню?

— Нет, — ответил Переверзин, немного расслабившись. — Могу я посмотреть, что и как? А то у меня сомнения возникли.

— Какие? — округлил глаза Воронов.

— Вахтер у вас строгий. Въедливый такой старикашка. Боюсь, вздумает ящики досматривать на входе.

— С этим проблем не возникнет. Иди-ка сюда.

Подчинившись призывному жесту, Переверзин подошел к окну и увидел внизу большой двор, окруженный со всех сторон зданиями и заставленный множеством автомобилей, половина которых явно была не на ходу. Свободное пространство занимали разнокалиберные контейнеры и ящики, катушки с кабелем, железные бочки, разобранные двигатели, ржавые станки и просто кучи откровенного хлама.

— Видишь ворота? — спросил Воронов. — Вон там, между двумя корпусами. В будке дежурят мои люди. Въезд и выезд только по согласованию со мной.

— Но во двор можно попасть и другими путями, — заметил Переверзин. — Я вижу двери, да и лестницы под навесами явно ведут в подвал.

— Острый глаз! Молодец. Но в мой цех вход только один. Сразу возле ворот, видишь? Туда без специального доступа ни одна живая душа не попадет. Мы ведь в институте на особом положении. Государство в государстве.

— На каком основании?

— Ты не только наблюдательный, но и дотошный, — одобрительно кивнул Воронов. — Люблю таких. Теперь я точно знаю, что мы сработаемся. Присаживайся. Может быть, все-таки кофейку?

— Нет, спасибо, Леонид, — вежливо отказался Переверзин. — Мои люди с грузом на улице стоят, пока я осматриваюсь. Хотелось бы побыстрее закончить знакомство с… э… объектом.