Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева

В жизни не видывала, чтобы кто-нибудь так мало о себе думал, как моя мать. Она такая, какая есть; если бы она хоть немного заботилась о своем туалете, ею бы все восхищались. Что ни говори, а от туалета многое зависит. Мама одевается в какие-то лохмотья, во что попало. Сегодня она в красивом платье цвета «марон», из Вены, от Шпитцера… и, право слово, она прелесть!

Суббота, 29 ноября 1873 года

Сегодня я тоже недовольна, и мне ничего не выразить из моих чувств и страданий. Если бы я могла описать, что творится у меня в душе, – но я не знаю, что там творится, знаю только, что мне очень больно, что меня временами что-то терзает и жжет. И все, что я говорю, – это все не то, и я не могу высказать сотой доли того, что чувствую.

Видел бы кто-нибудь, сколько раз я бросаю перо, откидываюсь на спинку кресла, глаза к потолку, или одной рукой придерживаю плащ, в который закуталась с головы до ног от сквозняка, а другой закрываю лицо, чтобы в темноте собраться с мыслями, которые разлетаются в разные стороны и оставляют у меня в голове только ненавистную путаницу. Бедная голова! Одна мысль меня донимает: вдруг через несколько лет я буду над этим смеяться, все забуду… Все эти горести покажутся мне ребячеством, преувеличением. Нет, заклинаю тебя, не забывай! Когда ты будешь читать эти строки, вернись назад, представь себе, что тебе пятнадцать лет, что ты в Ницце, что все это происходит сейчас! Подумай, что ты живешь не теперь, а тогда! И ты поймешь и будешь счастлива…

Все музы и Аполлон не в силах выразить моих чувств. Это нелепость все, глупая, сумасбродная нелепость, но я чувствую себя ограбленной. Я на всех в обиде. Как будто у меня отняли то, что мне принадлежит, мне, – отобрали, украли, убили.

Вторник, 9 декабря 1873 года

Что бы я ни написала, мне никогда не выразить того, что я чувствую. Я глупая, сумасбродная, разобиженная на весь свет. Мне кажется, что те, кто отнял у меня герцога, ограбили меня; нет, правда, как будто у меня отняли мое добро. Мне так нехорошо! Не знаю, как объяснить: мне все представляется каким-то непрочным; на язык мне по ничтожным поводам приходят слишком сильные выражения; хочу сказать что-то важное – и чувствую, сказать-то мне нечего; я словно… Нет, довольно! Если ударюсь в рассуждения, примеры, сравнения, то никогда не кончу. Мысли подталкивают одна другую, мешаются и в конце концов развеиваются, как пар.

Воскресенье, 28 декабря 1873 года

Я уже не ребенок, как другие дети: сердцем я женщина, но – женщина-ребенок.

Воскресенье, 11 января 1874 года

Сгораю от нетерпения, когда же настанет завтра, двенадцатое января, канун русского Нового года: я буду гадать перед зеркалом, но с Божьего соизволения.

За обедом говорили о Новом годе, как мы его проведем. Машенька[23] предложила гадать. Рассказывали о разных гаданиях. Садятся перед зеркалом. Машенька рассказывает поразительные вещи: она сама гадала перед зеркалом и видела Степу и еще многое, что до сих пор не исполнилось. Еще она говорит, что люди видят всякие страхи и ужасы. Все это меня так воодушевило и возбудило, что мне кусок в горло не идет. Решено: буду гадать!

Понедельник, 12 января 1874 года

Я сидела со всеми до половины одиннадцатого, потом поднимаюсь к себе, надеваю свежую сорочку, распускаю волосы, набрасываю на плечи белую накидку; in that attire[24] запираюсь, ставлю зеркала, и все начинается!

Сперва я долго ничего не видела, потом стала различать какие-то фигурки, но совсем маленькие, не больше десяти-двенадцати сантиметров. Я увидела целую толпу голов, одних голов в каких-то причудливых шляпках, париках, огромных колпаках, нахлобученных криво, как попало; потом различила женщину в белом, похожую на меня, повязанную косынкой, она облокотилась на стол, руками легонько подпирает подбородок, взгляд поднят ввысь. Потом она растаяла. Потом вижу пол в церкви, из черного и белого мрамора; посреди группа людей в каких-то костюмах вроде карнавальных, один из них лежит, другие сидят или стоят, я не совсем поняла. Слева, кажется, разглядела, как в тумане, нескольких мужчин… но лиц было не видать.

И еще один мужчина посредине, но лица тоже не видно. Но главное – головы, головы, их было больше всего, а еще, по-моему, там были всевозможные костюмы, которые все время менялись. Это было блестящее зрелище. В самом начале череда зеркал, отраженных одно в другом, показалась мне похожей на гроб, но я сразу заметила свою ошибку. Надо сказать, что я была немного возбуждена; то и дело мне мерещилось, что сейчас я увижу что-то ужасное. Иду и рассказываю обо всем маме, но она спит, и ей не очень-то интересно. Завтра расскажу всем, это же так странно. Я бы, конечно, увидела больше, но у меня то зеркало двигалось, то я сама шевелилась.

Итак, новый год для меня начался с того, что я увидела эти бесконечно странные и фантастические костюмы и шляпы.

Да здравствует русский 1874 год!!!

Прощай, год 1873-й!

Да здравствует год 1874!!!

Суббота, 8 августа 1874 года

Теперь я уверена – он меня любит; мне его жаль[25].

Впервые меня любят – и как. Бедный граф, он любит так мужественно, молчаливо, утонченно; никогда ни одного лишнего слова, никогда не пытался коснуться моей руки, приблизиться ко мне – а я однажды, танцуя, нарочно стала задевать головой его щеку, а как-то раз, вставая… сжала его руку сильнее, чем было нужно, когда он мне ее протянул.

Только иногда, не видя его, я чувствовала, что он смотрит на меня с такой любовью, что я краснела, и каждый раз, когда моя рука касалась его руки, я чувствовала, что для него это не то, что другие прикосновения, потому что я вздрагивала. И я благодарна ему за такую любовь.

Я всегда думала, что меня никто не будет любить.

Воскресенье, 6 сентября 1874 года

С тех пор как я в Англии, чувствую себя иначе.

Приехали в Черинг-Кросс – я совершенно счастлива.

Понедельник, 7 сентября 1874 года

Лондон – то, о чем я мечтала. Я воображала, будто знаю, чего я хочу, нет, я заблуждалась.

Только теперь я это знаю. Попросту – жить в Англии, жить так, как я люблю.