Ночное кино - Мариша Пессл

Он насмешливо изогнул бровь.

Чтобы его ублажить, я взял шестиугольную шкатулку – довольно тяжелая. Я потряс ее и расслышал знакомый – знаменитый – «сухой стук» внутри. Я не знал, что там, – никто не знал, кроме неизвестного, который этот стук туда запер.

Бекман купил шкатулку на черном рынке у торговца коллекционными сувенирами. Якобы это реквизит, украденный со съемочной площадки «Подожди меня здесь». В фильме шкатулка – личное имущество серийного убийцы Бойда Райнхарта. Зрителю так и не сообщают, что внутри, но предположительно – предмет, который и заставил Бойда Райнхарта убивать, сломал ему психику в детстве. Однако, по словам сувенирного торговца, в документацию, подтверждающую подлинность объекта, вкралась ошибка, и не исключено, что шкатулку украли вовсе не со съемочной площадки, а из собрания улик по делу Хью Тислтона, убийцы-подражателя, который копировал Бойда Райнхарта во всем, от способа убийства до броского гардероба.

Бекман обожал показывать эту шкатулку всем подряд, смотреть, как ее передают из рук в руки.

– Вот оно, – благоговейно вещал Бекман. – Шкатулка – таинственный порог, отделяющий реальность от вымысла. Чья она? Райнхарта? Тислтона? А может, твоя? Все мы поголовно храним свои шкатулки – темные покои, где под замком прячется то, что копьем пронзило нам сердце. Там скрывается ответ на вопрос «зачем?» – то, к чему стремишься, во имя чего ранишь все вокруг. И если ее открыть, наступит ли свобода? Нет. Ибо неприступная тюрьма с неуязвимым замком – твоя собственная голова.

В последний мой визит Бекман удалился в кухню за очередной бутылкой водки, а меня – сильно нажравшегося и подстрекаемого одной его симпатичной студенткой – посетила блестящая идея вскрыть замок перочинным ножиком, дабы раз и навсегда выяснить, что внутри.

Потускневший латунный замок не поддался.

Бекман застал меня на месте преступления. Вышвырнул за дверь, крича: «Предатель!» и «Филистер!». А напоследок, прежде чем захлопнуть дверь у меня перед носом, сказал: «Ты даже не понял, где она открывается».

Пришла Ольга с горами сардин на двух тарелках – хватило бы прокормить всю экспозицию выдр в «Морском мире». Поставила тарелки на ковер, и коты сбежались нюхать.

– Знаешь, в чем твоя беда, Макгрэт? – сказал Бекман, разливая остатки водки по стаканам. – Ты не уважаешь морок. По-черному необъяснимое. Уму-не-пости-жимое. Вы, журналисты, сквозь мистерии жизни ломитесь бульдозерами, сами не понимаете, что́ беспощадно отрыли, не догадываетесь, что откапываете нечто могущественное и оно, – Бекман откинулся на спинку кресла, и его темные глаза вперились в мои, – не желает, чтобы его нашли. И найдено не будет.

Это он про Кордову.

– И вообще, – тихо прибавил он, – адская тень не равна человеку.

Я кивнул и отсалютовал стаканом:

– За морок.

Чокнулись, выпили. Я встал, низко поклонился Бекману – у него такая слабость, любит выставляться королем – и обогнул его кресло. Он молчал, беспомощно обмякнув под лавиной размышлений.

В лифте я не только угрызался за наглое ковыряние в его компьютере, но жалел о том, как повернулся разговор. Из-за этой водки я немножко чересчур разоткровенничался. Бекман теперь не усомнится, что я вновь взял след Кордовы, и неизвестно, как он поступит с этими сведениями.

Я глянул на снимок монитора и сам не поверил своей удаче. Картинка получилась размытая, но запутанный адрес я все же разбирал. За годы знакомства с Бекманом то был самый полезный ошметок данных, что мне удалось из него выудить.

Я закрыл фотографию и сделал пометку в календаре.

«Пег Мартин. Вашингтон-Сквер-парк. Воскресенье, 18:00».

8

Гардеробщица во «Временах года» горстями ела разноцветные желейные конфеты и читала тоненькую книжку, пожелтевшую и потрепанную.

В свидетельских показаниях полицейского досье Александры я прочел, что гардеробщицу зовут Нора Халлидей и ей девятнадцать лет.

Всякий раз, когда прибывала очередная группа трапезников – туристы со Среднего Запада, какие-то финансисты, престарелая пара (до того престарелая, что ходьба их напоминала тайцзицюань), – Нора сдергивала очки в черной оправе, прятала книжку и с бодрым «добрый вечер!» забирала у них одежду. Едва трапезники отбывали наверх, она снова нацепляла очки, вынимала книжку и продолжала чтение, сгорбившись над стойкой.

Я наблюдал из кресла у дальней стены. Решил, что безопаснее подождать здесь, поскольку оказался слегка пьянее, чем думал, – спасибо реактивному водочному топливу Бекмана. Разок Нора с любопытством на меня глянула. Решив, несомненно, что я кого-то жду, улыбнулась и вновь углубилась в книжку.

В полицейском рапорте говорилось, что она работает здесь всего несколько недель. Где-то 5 футов 7 дюймов, тощая, смахивает на вопросительный знак, очень светлые волосы, прическа «ракушка», и локоны обнимают лицо копной люцерны. Коричневая юбка, коричневая блуза ей велики – ресторанная униформа; под тканью на худых Нориных плечах неровно проступали подкладные.

Наконец я встал и подошел. Она закрыла книжку, положила обложкой на стойку, однако разглядеть название я успел.

«Гедда Габлер» Генрика Ибсена.

Трагическая пьеса, героиня, по общему мнению, – самый невротичный женский персонаж во всей западной литературе.

Добыча прямо в руки просится.

– Добрый вечер, сэр, – бодро сказала Нора и сняла очки.

Большие голубые глаза, тонкие черты – лет четыреста назад она была бы девчонкой высшей пробы. Однако у нас тут эпоха рыбьих надутых губок и моментального загара, так что Нора, конечно, хорошенькая, но старомодная – эдакая Твигги рубежа веков. Ярко-розовую помаду она, видимо, накладывала в полутьме и вряд ли вблизи от зеркала.

Но на вид дружелюбная. Разговорить ее, пожалуй, будет нетрудно.

Она схватила серебристую вешалку со штанги и потянулась за моей курткой.

– Я не буду раздеваться, – сказал я. – Вы, наверное, Нора Халлидей?

– Да.

– Очень приятно. Скотт Макгрэт. – Я вынул из бумажника визитку, вручил ей. – Я надеялся, мы сможем поболтать, когда вам удобно.

– О чем поболтать? – Она воззрилась на визитку.

– Об Александре Кордове. Насколько я понял, вы последняя, кто видел ее в живых.

Она вновь перевела взгляд на меня:

– Вы из полиции?

– Нет. Я веду журналистское расследование.

– И что же вы расследуете?

– Раньше – укрывательства, международные наркокартели. Сейчас собираю данные об Александре. Мне интересна ваша точка зрения. Александра вам что-нибудь говорила?

Прикусив губу, Нора отложила мою визитку на дверцу стойки и аккуратно высыпала на ладонь разноцветные желейные конфеты – в пакете их было килограмма четыре. Забросила горсть в рот, пожевала, плотно стиснув губы.