Шарик над геджеконду - Александра Нарин

карликом, бегущим столь неловко, что ей захотелось поднять его на руки, как когда-то поднимала она Айяза. Её слёзы сорвал с лица и унёс пойраз, обещающий скорый снег.

Скорбь же о Фатихе и вина не успели ещё хлынуть из свежей раны. Пойраз обещал, что на рассвете, когда полетит снег, скорбь и вина истерзают её пыткой, которой не будет конца ни на земле, ни после времён.

Базар погас, картон метался между запертых лавок. Запах ветхости и одиноких людей бросались в лицо. Джинны встречались на пути и исчезали в петляющих проулках. Слышно было эхо шагов, и Лайлели не знала от неё ли это эхо, от карлика или убийц. Под осыпающейся штукатуркой были похоронены загадочные ангелы востока.

Они миновали великий собор премудрости, а на стенах его ночевала вечность. Они прошли к крепости, из которой призрачные лодки вывозили мёртвых женщин гаремов, разорённых в прошлых столетьях.

Берега бухты светились так, словно великана тапегёза зарезали, и золотая кровь дэва обрызгала склоны. Метромост трепетал под напором пойраза, они поднялись на него, хватаясь за перила. Корабли перевозили сияющую кровь из бухты в море. Город спал предпоследним сном, готовый испустить огромный всепоглощающий выдох.

Он собирался подняться, город, выкурить разом шестнадцать миллионов сигарет и войти сам в себя.

– Никого у меня нет, – сказала Лайлели.

– Поезд едет, – сказал карлик.

Она же по привычке подумала, что говорит Фатих, только голос его исказился.

Они сели в поезд на станции «Халич», подвешенной над густыми водами, переехали на другой берег, на станцию «Таксим». От площади, где в тени мечети бегали псы, и неупокоенная душа четверга сидела, положив голову на колени, Лайлели и карлик двинулись вниз, в провалы города.

Они спустились крутыми и перекошенными проулками к заливу, мимо деревянных домишек, в глубине которых мерцал тусклый свет.

Крался рассвет, усыпляя ветер, от которого ещё качалось бельё, соединяя стены, как мосты. Среди трепета старья нашлась дверца в неказистый дом карлика. Краска сходила с двери лохмотьями и улетала, подхваченная взволнованным воздухом.

Дом стоял на самом краю квартала, на едва укрепленном откосе, под которым без края взбирались на холмы и склоны неказистые геджеконду. В проём между домами резко уходили вниз ступени, подобно обрыву. Проём оголял город и тысячи крыш.

– Они никогда не оставят тебя в покое, пока ты жива, ягнёнок. Спросят каждого человека, выпьют воду всех морей, но будут искать тебя.

– Мне всё равно, – сказала Лайлели, – зря я убежала оттуда, поддавшись страху, зря.

– Ты ничего не понимаешь, ягнёнок, не понимаешь жестокости, – сказал карлик голосом из детской передачи. – Вечером, когда опять стемнеет, я отведу тебя в социальный приют, к полицейским. А пока спрячься в моей комнате.

Платок Лайлели трепетал от утреннего ветра, и те, кто просыпался в домах внизу, принимали её за красный воздушный шарик.

Основано на фактах из доклада Фонда ООН в области народонаселения (ЮНФПА) «Динамика убийств чести в Турции».

фото обложки:https://pixabay.com/photos/woman-single-only-landscape-marine-2685867/