Сильнее смерти - Джон Голсуорси

В ответ она написала, что ее тетушка будет рада видеть его, если он посетит их в любой день между пятью и шестью; и подписалась: "Гита Уинтон". Она долго просидела над этой запиской, которая понравилась ей своей официальной краткостью. Стала ли она вправду его повелительницей? И могла ли она управлять собой так, как хотела? Записка не оставляла сомнений в этом. Вообще говоря, на лице Джип нелегко было прочесть, что она чувствует; даже Уинтон часто становился в тупик. Подготовляя тетушку Розамунду к приходу Фьорсена, она делала это очень хитро - как бы мимоходом. Когда он пришел, ему, видимо, стало ясно, что надо быть настороже; он только смотрел на Джип, стараясь делать это незаметно. Но, уходя, прошептал ей:

- Нет, не так! Не так! Я хочу видеть вас одну - я хочу!

Она улыбнулась и покачала головой. Но снова заиграло и заискрилось вино ее радости.

Вечером она безразличным тоном сказала тетушке Розамунде:

- Мистер Фьорсен не нравится отцу, и, наверно, поэтому он не может оценить его игру.

Это осторожное замечание побудило тетушку Розамунду - весьма жадную до музыки, но, разумеется, в пределах хорошего тона - умолчать в письме к брату об имевшем место вторжении. В следующие две недели Фьорсен появлялся почти ежедневно и приносил с собой скрипку. Джип аккомпанировала ему, и хотя от его алчущего взгляда ей было не по себе, она уже тосковала по этому взгляду.

Но когда Уинтон приехал на Бэри-стрит, она оказалась в затруднении. Признаться, что Фьорсен бывал у тетушки Розамунды? Но она не упоминала о нем в своих письмах. Не признаваться, предоставить ему узнать это от самой тетушки? В смятении она не сделала ни того, ни другого, а сказала отцу, что ей до смерти хочется на охоту. Видя в этом добрый знак, он тут же увез ее в Милденхэм. У нее было странное чувство - не то облегчения, не то сожаления, словно она убежала от чего-то, зная, что вскоре ее потянет снова вернуться. Сбор охотников был назначен далеко от их дома, но Джип настояла на том, чтобы ехать на место охоты верхом; она приказала престарелому жокею Петтенсу, который все еще служил подсобным конюхом в Милденхэме, привести туда ее вторую лошадь. Дул хороший, свежий ветер, собирался дождь. Уинтон облюбовал для себя и Джип укромный уголок. Они проехали прямо туда, к счастью, никем не замеченные - опытный охотник всегда будет держаться за этим одноруким всадником в выцветшей куртке, который на своей сухощавой кобыле умеет так здорово вырваться вперед! Из чащи появился верхом на коне один из выжлятников, маленький чернявый парень с острым взглядом и обветренными впалыми щеками; он проскакал мимо, помахал рукой и снова пропал в лесу. С пронзительным криком из кустарника вылетела сойка, покружилась в воздухе и юркнула обратно. Через вспаханное поле пробежал заяц, рыжеватый, неуклюжий, едва различимый на бурой земле. Высоко в небе между перелесками носились голуби. Резкие голоса выжлятников доносились из глубины леса, изредка подавали голоса гончие; видимо, чуя след, они кружили среди папоротников и шиповника.

Джип, сжимая поводья, дышала полной грудью. Вокруг все благоухало пряно и свежо, по голубому небу быстро неслись светло-серые облака, но ветер здесь был вполовину тише, чем там, наверху, - он только относил листья березы и дуба, опавшие от мороза, который ударил два дня назад. Если бы только лисица прорвалась в их сторону и они могли бы первыми ее заполевать, одни с гончими! Вот уж какая-то из гончих выбегает из чащи - милейшее создание, деловитое и спокойное. На возглас Уинтона "Искать, Трикс!" гончая поднимает рыжеватую, с белыми пятнами голову и с упреком глядит на хозяина темно-коричневыми глазами. Раскат охотничьего рога в лесу - и гончая ныряет обратно в кусты шиповника.

Новый гнедой конь Джип насторожил уши. Вдоль опушки, приближаясь к ним, ехал на низкой караковой кобылке молодой человек в серой короткой куртке, кожаных бриджах и ботфортах. Значит ли это, что все охотники пожалуют сюда? Джип нетерпеливо оглядела незваного гостя, а он, слегка приподняв шляпу, улыбнулся. Улыбка, чуточку дерзкая, была, однако, заразительна, и Джип, невольно смягчившись, едва заметно улыбнулась в ответ, Кто он такой? Вид у него был веселый и безмятежный. Она совершенно не помнила его, но что-то в нем казалось ей знакомым - лицо, хорошо очерченное, гладко выбритые щеки, темные вьющиеся волосы, очень светлые глаза, смелый, спокойный взгляд. Где она видела кого-то, похожего на него?

Приглушенный возглас Уинтона заставил ее повернуть голову. За ближними кустами прокрадывалась лисица! Глаза Джип встретились с глазами отца. Его лицо стало твердым, как сталь. Ни звука, ни шороха - словно лошадь и человек превратились в металл. Что же он, так и не крикнет "ату"? Но вот губы его приоткрылись, и слово вылетело. Джип благодарно улыбнулась молодому человеку: он проявил такт, предоставив крикнуть ее отцу; и снова он в ответ улыбнулся ей. Но вот уже с лаем вынеслись по следу первые гончие - одна, другая, третья, - только пыль столбом! Но почему же не трогается с места отец?

Мимо нее промелькнула вороная кобыла, вслед рванулся гнедой Джип. Молодой человек на караковой обходил ее слева. Только доезжачий, один выжлятник и их трое! Ее гнедой слишком стремительно взял первую изгородь, и Уинтон, обернувшись, крикнул: "Спокойней, Джип! Сдерживай!" Но она не могла, да и к чему! Луг, три луга, лисица - чудо, идет как по нитке! Каждый раз, когда гнедой подымался в прыжке, она успевала подумать: "Чудесно! О, как мне хорошо!" Нет на рвете другого такого ощущения! А тут еще вожаком отец, гончие идут ровно, добрым ходом, лугам нет конца. Что там танцы! Это даже лучше - да, лучше! - чем слушать музыку! Всю бы жизнь нестись так, перелетая через изгороди! Новый гнедой - прелесть, хотя и тянет поводья...

Она перескочила через следующую изгородь одновременно с молодым человеком, у которого караковая шла великолепно. Шляпу он теперь нахлобучил на уши, лицо его стало сосредоточенным, но на губах все еще оставалось что-то от той улыбки. Джип подумала: "У него хорошая посадка, очень уверенная, только, похоже, он чересчур "зарывается". Никто так не ездит, как отец, - красиво и спокойно!" И в самом деле, манера Уинтона держаться в седле была безупречна. Гончие заворачивали на ходу, всей стаей. Теперь она словно слилась с ними! Вот это скачка! Никакой лисе долго не выдержать!

И вдруг она увидела лису на дальнем конце луга, отчаянно несущуюся с поджатым хвостом, и молнией ее обожгла мысль: "О! Не давайся им в руки! Беги, лиса, беги! Уходи!" Неужто все мы - на одного загнанного рыжего зверя? Сто великанов, лошадей, мужчин и женщин, собак - все на одну маленькую лисицу? Перед ней выросла еще одна изгородь, тут же другая, и в экстазе полета через них она забыла о стыде и жалости, только что охвативших ее. Минутой позже лиса растянулась на земле в сотне ярдов от передовой собаки и Джип радовалась этому! Она не раз видела затравленных лисиц - ужасное зрелище! Но зато была чудесная скачка. Задыхающаяся, с восторженной улыбкой, она уже думала о том, успеет ли незаметно для молодого человека вытереть лицо, прежде чем доскачет до края луга.

Она видела, как он разговаривает с ее отцом, а когда они тронулись в обратный путь, он приподнял шляпу и, глядя ей прямо в лицо, сказал: