Признак высшего ведьмовства - Надежда Первухина

Но как ни таись, а растущие государства и конфессии неизбежно вторгались в полупартизанское существование огнелюдов. К тому же нечеловеческое пламя все сильнее размывалось человеческой кровью, способности слабели, а страх — спутник всякого, кто таится, — становился сильнее. И постепенно общины огнелюдов практически исчезли из обеих Америк, Азии и Западной Европы, по преимуществу сосредо-точившись в малоизученных частях Африки и Австралии…

Однако же случилось, что ко времени разделения Русской и Римской Церквей в местах суровой русской тайги, где доселе радовались вольному житию только поклонники бога Мукузы, появились огнелюды и создали свою обшину.

Начальница их общины Фарида безо всякого труда выучила местный язык, да и остальным огнелюдам удалось это легко. Молодые мужики из «мукузиных чад» скоро пленились огнелюдскими красавицами-девами, и с согласия старейшин стали меж поклонниками Мукузы и почитательницами Дочери-Творца заключаться браки. От тех браков нарождались дети, способные в горсти вскипятить воду, а глазами светить в ночной тьме так, будто то были не глаза, а две спустившихся с небес звезды… Такие дивные таланты поклонники Мукузы сочли благим знаком и решили не чинясь, что, почитая своего Мукузу, они тем же самым почитают и дающую Небесное Пламя Дочь-Творца. Так две общины, два племени слились в одно, обогатив свой пантеон и к тому же разбавив кровь пламенем… И отныне назвали свою веру ярой верой, а себя яроверами, притом что некоторые из особо посвященных считали, будто четырехликий Мукуза есть не кто иной, как супруг Огненной Дочери…

Правда, когда слияние племен состоялось окончательно, случилось некое знамение. Стоял тогда ясный зимний день, звенящий от лютого мороза, когда на лету замерзали птицы и падали на пушистый снег… И вдруг среди этого морозного дня затянуло ледяное яркое небо грузными черно-синими тучами, пахнуло оттепелью, оттаявшей землей, прораставшей травой, а над поселением начали бесноваться такие молнии, что и в летнюю грозу сроду не увидать… И в этих-то молниях ушла на небо, в чернильные тучи, прекрасная серебряноглазая Фарида, заявив прежде, что теперь ее помощь и совет соединившимся племенам не надобны, но, случись такая нужда, она вернется с небес и поможет, и рассудит, и спасет…

Но, видно, благодаря особой небесной милости объединенная община, назвавшая себя яроверами (куда благозвучней звучит, нежели «мукузины чада»), жила без особых нужд и треволнений. И стойко противилась всякому вторжению любых проявлений цивилизации, будь то солдаты царской армии, миссионеры церкви либо какой-нибудь секты или (позднее) революционно настроенные братишки с ленинскими декретами в башке. Однако ведь не в полной пустыне яроверы жили. К тому же осваивать тайгу и без них нашлось немало желающих. Так что как ни прячься в глуши, как ни гони от себя непотребную цивилизацию, а все выходило, что придется с цивилизацией смириться. В двухстах верстах от поселения яроверов сначала был заложен, а потом и вырос небольшой, но энергичный городок Щедрый. Городок Щедрый со временем обзавелся пригородами, поселками, деревнями, население его уже всерьез тревожило таежный покой яроверов. Старейшины общины тогда даже стали подумывать о том, уж не дать ли настырным соседям огненного вразумления, но тут было новое знамение. В общину снизошла с небес неизменно прекрасная серебряноглазая дева Фарида и повелела соблюдать мир и терпимость. Только один завет положила пламенная дева: никоим образом не допускать в общину тех, кто верит в распятого и носит на своем теле крест… Уж этот-то завет соблюсти было легко, решили общинники. И так оно и было до поры до времени…

До той самой поры, пока в семье яроверов Потаповых не родилось страшное и непотребное чадо.

Беда-то была в чем. Сорокалетняя Руфа Потапова, огнелюдица в энном поколении, доселе благополучно родившая в разные годы мужу двух сыновей и дочку, неожиданно вновь оказалась в тягости. Старшие ее дети выросли на радость и загляденье всей общине — в них зримо проявлялась древняя огненная сила, а значит, лежало на чадах благословение Дочери-Творца. Сынки Руфы безо всяких спичек взглядом могли запалить хороший костер, ладонями высушивали и выглаживали мокрое белье — никакого утюга не надо (кстати, об утюгах и прочей технике: яроверы ее не принимали. В их большой деревне под названием Ог-нево не было также и электричества. Зачем оно им, когда многие из жителей своими глазами могли освещать дом не хуже стоваттной лампы). Словом, такие дети — радость и гордость матери. А дочка и вовсе чудесная получилась — как распознала то старейшина Деревни мать Фламия, у девочки была редкая способность не только исторгать из себя пламя, как обычное, так и невещественное, но и забирать в себя всякое пламя извне. Случись пожар, девочка погасила бы его, втянув в себя огонь, как улитка втягивает в голову свои рожки…

И вот Руфа забеременела вновь. Это было неожиданностью и для нее, и для мужа Маркела Потапова — человека не местного, приезжего из щедровского совхоза Кривая Мольда. Был Маркел когда-то первый парень в родном совхозе, сильный, бесстрашный, Ухватистый. В Кривой Мольде не одна девка сохла по нему и выплакивала глаза — равнодушен был Маркел

к совхозным красавицам с их формами кустодиевских натурщиц, все ждал какую-то девушку неземной прелести… Вот и науськали Маркела друзья — идти в тайгу к таинственной деревне Огнево. Мол, может, в этой как раз деревне и живет Маркелова зазноба. А Маркел и впрямь решился: получил в совхозе расчет, попрощался с родителями да сверстниками, собрал рюкзак и ушел в глухомань. И не вернулся.

Искать Маркела не спешили — дело было опять-таки зимой, в тайге лютовали не только волки, но и, по слухам, появились тигры… Вестей от парня тоже не было, а потому, отрыдав положенное, родители стали считать сынка сгинувшим в таежных дебрях… Это ведь на Большой земле имелись вертолеты, поисковые группы, полевая рация, спасатели, а тут, где тайга и глушь, все было как в додревние времена: коль пропал человек, так уж надо положиться на волю Божью и считать его за покойника…

Однако на самом деле события сложились не столь драматично. Маркел Потапов, проплутав в тайге немыслимое количество дней и уничтожив съестные припасы в своем рюкзаке, буквально чудом попал-таки в тайную деревню. К тому времени Маркел и отощал здорово, и красота его потускнела, и силушки убавилось, но в деревне пришельца приняли, стали выхаживать и лечить — только не мирскими лекарствами, а своими, настоянными на неведомых травах. Особенно преуспела в деле Маркелова исцеления девушка по имени Руфь, или, как все ее звали в деревне, Руфа. И едва Маркел долечился до такой степени, что возвратилась к нему способность ценить и понимать женскую красоту, едва разглядел он терпеливую и немногословную Руфу, как тут же понял — отныне погиб он окончательно, потому что встретил-таки свою принцессу неземной красоты. Руфа, коей в пору знакомства с Маркелом едва минуло двадцать, была действительно красавицей, каких поискать. Красота ее была особой стати и породы — огнелюдовской. Руфа, как и прочие здешние девы и жены, отличалась царственной стройностью стана, божественной соразмерностью фигуры и лицом, словно сошедшим с полотен древних мастеров… Кожа девушки была словно атласной и такой светлой, что в темноте светилась, как серебро. Глаза, почти прозрачные, как мартовская капель, смотрели рассудительно и мудро для столь молодых лет. И что бы Руфа ни делала: полы ли мыла, доила ли корову, давала ли корм двум здоровенным боровам, что вечно недовольно хрюкали в просторном хлеву… Месила ли тесто, варила ли щи, стирала ли в большом деревянном корыте… Так вот, все, что ни делала Руфа, делала она все с той же царственной осанкой и поступью, без суеты, без капризов, без присущей многим замотанным хозяйством женщинам над-рывности и истеричности… Немудрено, что едва Маркел почуял в себе прежнюю силу, как незамедлительно предложил красавице Руфе стать его женой. Почему женой, а не просто подружкой-полюбовницей? Да все просто: и помыслить не мог Маркел, чтоб такая девушка, как Руфа, согласилась на что-то, кроме полноценного и законного брака.