Первая кровь - Игорь Черемис

или замороженными пельменями. Консервы мы ели в холодном виде, безо всякого гарнира, под хлеб, просто утоляя голод и забивая желудок. Ещё у нас ценились печеньки и конфеты. Ну и чай, который шёл на ура в любое время суток. Мы даже подумывали о том, чтобы купить специальный электрический чайник, потому что кипятить воду на плитке нас уже порядком заколебало. Кроме того, одну из кастрюль мы погубили как раз во время приготовления воды для чая.

С высоты своих прожитых лет я удивлялся нашей тогдашней всеядности. У нас были лужёные желудки, которые переваривали всё и постоянно требовали добавки. Никто не жаловался на непереносимость глютена или чего-то подобного, ни у кого не возникало никакой аллергии на пустом месте. Мы просто покупали всё подряд и пожирали, как самая натуральная саранча. Ещё мы регулярно питались в нашей институтской столовке и захаживали в её общажный аналог, который находился в соседнем корпусе и был постоянно забит студентами с других факультетов. Я помнил, что голод в те времена был сильнее нашей гордости, и мы выстаивали по часу, чтобы получить вязкое пюре со странной котлетой, украшенной кусочком маринованного огурчика. Я там даже иногда брал кашу на машинном масле – и очень сильно любил это блюдо. Ну а компот мы все обожали.

Ещё в наш рацион иногда попадал настоящий кофе – вернее, нечто порошковое и растворимое, что продавалось в магазинах под этим названием. Много позже в Москве появилось много точек с кофе навынос – у меня даже было любимое местечко, где делали неплохой капучино; но дома мой испорченный в студенчестве вкус требовал всё того же растворимого убожества – хотя и среди этих порошков уже появились неплохие сорта. Для нас-студентов подобного разнообразия не существовало в принципе, так что мы вынуждены были идти на различные ухищрения. Я просто добавлял в свой кофе как можно больше сахара и молока, а вот Дёма где-то научился заливать кофейно-сахарную смесь небольшим количеством горячего молока, взбивать этот раствор до получения чего-то похожего на пену – и лишь потом добивать кипятком до полноценной порции. Он уверял, что это турецкий рецепт, и, конечно, врал.

Сидеть весь день голодным я не собирался, поэтому сбегал в «наш» – то есть ближайший – продуктовый. У меня был многолетний опыт самообеспечения, и я сосредоточился на продуктах, которые можно было приготовить сейчас или в самом ближайшем будущем или съесть в сыром виде. Цены поначалу испугали, но всё обошлось по-божески – из своего невеликого запаса в полсотни рублей я отдал всего лишь пятерку с мелочью. Впрочем, я давно уяснил, что еда – это важно. Гораздо важнее, чем какие-то деньги.

– Я картошки пожарил и сосисок отварил, – рассказал я Алле. – Но если тебе это не нравится, могу какую-нибудь кашу сварганить, если ты подождешь. Есть гречка и пшено. Ну и чай с пряниками.

– Какой продвинутый первокурсник пошел, – притворно восхитилась она. – Не надо каши, давай сюда свою картошку с сосисками. Кажется, я действительно голодная, как лошадь.

Но я не дал ей ограничиться одной картошкой с сосисками. Быстро порезал огурец и помидор, заправил это дело небольшими колечками лука и постного масла, посолил, добавил зелени – и выложил получившийся салат на край большой тарелки. В сочетании с желтой подрумяненной картошкой и розоватыми сосисками этот набор смотрелся очень неплохо.

Мои действия не остались без благодарности. Алла ткнула туда-сюда вилкой, отправила еду в рот, прожевала.

– А ты неплохо готовишь, – сказала она. – Надо к тебе почаще заходить в гости. Ведь ты не откажешься накормить голодную девушку?

– Не откажусь, – ухмыльнулся я. – Но я подумаю о том, сколько это будет стоить. Сегодня всё бесплатно, потому что рекламная акция… ну и потому что я всё ещё спасаю попавшую в беду принцессу. А рыцари, как известно, с дам денег не берут.

Она прыснула.

– Тоже мне, рыцарь… ладно, дай поесть спокойно.

И снова никаких возражений насчет принцесс.

Я развел руками, показывая, что с уважением отношусь к её желаниям. Вот только помимо собственного желания продолжил смотреть на девушку, хотя хотел разобраться в своих вещах и навести там хотя бы относительный порядок. Но меня привлекли её жесты и движения, которые показались мне знакомыми. Я уже видел нечто подобное, и даже в этом времени, но мне потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить, где именно. Это было в семье моей первой жены.

Её отцом был какой-то архитектор далеко не первого ряда. Но он и его семья были вхожи в определенный круг тех, кто считал себя интеллигенцией. А в их среде был принят определенный порядок поведения за столом, который старшее поколение познавало на собственном опыте – видимо, от ещё более старших товарищей, заставших прежнюю, несоветскую власть, – а молодежь изучала через подзатыльники бдительных матерей и с помощью неодобрительного кряхтенья отцов. Всё это имело мало общего с дореволюционным этикетом, но корни явления росли откуда-то оттуда. Отечественные интеллигенты всегда хотели быть похожими на имперских дворян.

Семья Аллы, судя по всему, тоже стремилась примкнуть к интеллигенции – ну или сильно продвинулась в этом стремлении. Её с детства натаскивали есть очень аккуратно и даже изящно, и она была, надо заметить, не последней ученицей. И пусть сейчас Алла ела не с фарфора Le Cinq, а на её тарелке находился совсем не фирменный гратен с трюфелями и артишоками – она даже вилку держала так, словно всю жизнь была завсегдатаем белого зала лучшего мишленовского заведения Парижа. Я даже помнил его название – «Four Seasons Hotel George V». Моя первая жена не достигла такого лоска, хотя прикладывала серьезные усилия, чтобы соответствовать тем, кого её родители считали «своим кругом». Я, кстати, к этому «кругу» не относился, хотя что-то изображал в силу положения, в котором оказался. Но детство в уральском захолустье накладывало свой отпечаток на всё, что я мог изобразить.

Я вдруг подумал, что вот эти «свои круги», которые я в молодости воспринимал как нечто само собой разумеющееся, серьезно подтачивали первоначальную мечту большевиков о внеклассовом обществе. Причем тут постарались как раз сами большевики, многие из которых вообразили себя новой аристократией ещё на самом первом этапе строительства коммунизма. Их, правда, хорошо проредили – сначала Большой чисткой, а потом и войной, – но и там, и там под удар попали не столько они, а те, кто хоть чем-то действительно выделялся. В войну на фронте вообще в первую голову гибли не те, чья хата с краю, и не те, кто не