Убийство – дело житейское - Натали Рафф

не спала. Чрезвычайно яркие видения проплывали в ее затуманенном отравой мозгу.

В первые дни ей виделись люди, которых она когда-то любила. Казалось, что родные лица подбадривали ее нежными улыбками. Поначалу, ей пригрезилось, что она гуляет по берегу Днепра с молодым и красивым отцом, и они весело смеются над повесткой, в которой сообщается о его гибели на фронте.

В следующий раз ей привиделось, будто она накрывает стол в их Киевской квартире, и за ним оказываются мама, Лара, Саша и Женя. Они пьют вино и приветливо машут ей руками.

Потом ей показалось, что она выходит на сцену Большого зала Консерватории, чтобы исполнить выпускную программу. Играет она легко и свободно. Внезапно звуковой поток, словно ветер, подхватывает ее, и она летит в поднебесье, окруженная водоворотом сверкающих пассажей. Неожиданно они превращаются в прозрачные кружева, на которых, словно рубины, сверкают кровавые капли ее слез.

Эти видения были вариациями на темы из ее прошлого. Эвелине Родионовне они не доставляли радости, однако, были понятны и не оставляли неприятного осадка. Отличался от них последний сон Лины. Он настолько вывел ее из душевного равновесия, что она очнулась в холодном поту.

Ей померещилось, будто она находится в квартире в кабинете своего профессора, где занимается на его концертном рояле. Лина устала, она встает, выходит на балкон и осматривается. Перед ней открывается панорама города и строительные леса, окружающие дом. Они доходят до седьмого этажа, на котором расположена квартира ее наставника. Немного передохнув, Эвелина возвращается в кабинет и видит, что рояль ожил. Он чем-то возмущен и с визгом ездит по комнате, пытаясь найти себе выход. Инструмент хочет прорваться через дверь, но клавиатура чересчур большая и не помещается в дверном проеме. Оставив неудачную попытку выскочить в прихожую, рояль продолжает остервенело кружить по кабинету. Неожиданно он протискивается на балкон, на секунду в нерешительности задерживается у перил, а затем смело устремляется вниз, огромной смоляной каплей сползая по строительным лесам.

Эвелина в панике выбегает из квартиры и несется за ним в погоню. На лестничной клетке она остервенело нажимает на кнопку лифта, но тот не работает. И тогда, переполненная отчаянием, она летит вниз, перепрыгивая через ступеньки. На какое-то мгновенье Лине удается опередить стекающий по лесам рояль, и она, выскочив из подъезда, видит, как он лакированной черной каплей сползает на землю и останавливается на тротуаре. Эвелина кидается к клавиатуре, но инструмент демонстративно разворачивается к ней хвостом и устремляется на проезжую часть. Он быстро набирает скорость и, обгоняя черные «Волги», исчезает из поля зрения. Не чувствуя ног, Пазевская несется за ним по дороге, ежесекундно рискуя быть раздавленной машинами, обгоняющими ее. Они обдают ее бензинным смрадом и гудят, гудят…А она, потеряв рассудок от горя, все бежит и бежит за ним. Охваченная смятением, Лина не может разглядеть среди этого черного лязгающего потока черный силуэт своего рояля. Ноги ее не слушаются, сердце рвется наружу, она задыхается и кричит… Кричит из последних сил.

От собственного крика Эвелина Родионовна приходит в себя. Вокруг тишина. На тумбочке у кровати горит лампа, абажур которой прикрыт темным платком. В углу на раскладушке дремлет незнакомая женщина, прикрывшись белым халатом. Эвелина с трудом шевелит распухшими губами, незнакомка это слышит, поднимает голову и спрашивает:

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет. А Вы кто?

– Я ваша сиделка. Меня прислала Ирина Родионовна. Она считает, что Тане по ночам необходим покой.

– А сколько я в отключке?

– Уже двое суток. Но Вы – молодец, лежали смирно, только все время стонали и плакали. Но сейчас, перед тем как очнуться, громко вскрикнули. Скоро рассвет. Утром Вы примите противоядие, и сразу станет полегче.

Пазевская устало закрыла глаза. По ее щекам беззвучно текли слезы.

– Итак, с роялем покончено навсегда. Как на душе гадко! О господи, как же мне опротивело все на этом свете! – подумала Пазевская и медленно отвернулась к стене.

Через час начало светать. Минут через сорок встала Таня, подошла к матери и взяла за руку, чтобы проверить пульс – он был неровный и с перебоями. Татьяна стала просить Лину повернуться и выпить сердечное, но та не отвечала. Сколько дочь не умоляла ответить ей хоть слово, мать молчала. К восьми приехала Ира, по-солдатски гаркнула на сестру и заставила принять противоядие. Эвелина безмолвно проглотила то, что ей дали, и опять отвернулась к стене.

– Я приеду в три часа. Ты выпьешь второй раз этот порошок, и будешь благодарить Создателя за то, что он подарил тебе это Тайское чудо! И не хандри, не все еще потеряно! Встанешь через четыре недели, и тогда будешь решать, что тебе делать. Лучше успокойся и порадуйся: твоя дочь молодец. Процесс ее реабилитации идет полным ходом!

Ира чмокнула сестру в мокрую от слез щеку и ушла, захватив с собой сиделку. Таня вышла их проводить, и в комнате воцарилась тишина. Лина лежала неподвижно и плакала. Она понимала, что становится провидицей и первое, что ей открылось, так это то, что с музыкой она распростилась навсегда. Распрощалась так же, как с мамой, с Ларой, с Сашей и с Женей. Она осознавала, что если сумеет это пережить, то уже никогда ни из-за чего не будет страдать так, как страдала сейчас. По сравнению с этой потерей, все остальные не столь глобальны. За близких Эвелина не задумываясь пожертвовала бы собственной жизнью, но это было все-таки из области тела. А вот музыка была для нее божественной квинтэссенцией мироздания, его сутью. Она была связующей нитью между ней – погруженной в себя чуточку экзальтированной женщиной, затерянной в толпе деловых, преуспевающих людей и кем-то, кто существует вне времени и пространства и находится превыше повседневной суеты. Как глубоко интимную тайну, Эвелина скрывала от всех, что совершенно ясно ощущает, будто ее существо подобно эоловой арфе, а потому она воспринимает любые звучания не только на слуховом и духовном, но и на биологическом уровне. Лина была убеждена, что человеческое тело подвержено влиянию окружающих его звуков и ритмов так же, как и психика. Она даже предполагала, что откровение, с которого начинается Евангелие: «Вначале было Слово и Слово было Бог», подразумевает под собой то, что в основе Вселенной лежит осмысленная интонация, своего рода вибрирующий код, смысл которого веками пытается постичь человеческий разум и законам которого подвластно все сущее. Именно поэтому Пазевская не удивилась, прочитав, что доподлинно установлено, будто животные и растения в атмосфере переполненной благостными гармониями быстрее размножаются, пышнее цветут, лучше плодоносят.

– Ну и кем я стану