Прошлой ночью в «Шато Мармон» - Лорен Вайсбергер

— Да уж… Готов поспорить, мои будут сидеть с кислыми минами. Может, хоть твои поймут, — сказал он.

— Папа уже рассказывает всем знакомым, что у тебя талант не меньше, чем у Боба Дилана, и голос, сокрушающий сердца, — рассмеялась Брук. — Гарантирую, он будет в восторге.

От волнения Джулиан сильно стиснул ей руку.

Когда они входили в вагон поезда шестого маршрута, губы Брук тронула улыбка.

— Что случилось? — спросил Джулиан.

— Ничего плохого. Я так рада, что ты им все расскажешь, но меня пугает перспектива свести вместе твоих и моих родителей.

— Думаешь, ерунда получится? Но ведь они уже встречались!

— Так ведь только при большом скоплении народа — на нашей свадьбе, на праздниках, а с глазу на глаз — никогда. Папа способен обсуждать исключительно следующий сезон «Иглз», а Синтия будет ахать по поводу «Короля льва» и уверять, что Нью-Йорк для нее не Нью-Йорк без посещения «Русской чайной». А твои предки, неистовые, устрашающие, коренные ньюйоркцы, которые считают Эн-эф-эл[8]французской благотворительной организацией, с шестидесятых годов не смотрят мюзиклов и в рот не возьмут ни крошки, если готовил не знаменитый шеф-повар. И вот скажи мне, пожалуйста, о чем им говорить друг с другом?

Джулиан легонько стиснул ее шею сзади.

— Это же просто бранч, малышка. Чашка кофе с бубликом, и отстрелялись; Вот увидишь, все пройдет нормально.

— Ну конечно: папаша с Синтией затеют трескотню в своей маниакально-счастливой манере, а твои родители будут сидеть в безмолвном непреклонном осуждении. Прелестное воскресное утро!

— Пусть Синтия общается с моими стариками на профессиональные темы, — кротко предложил Джулиан, причем по выражению лица было видно, что он и сам не верит в успех. Брук захохотала.

— Скажи, что ты этого не говорил, — повторяла она, вытирая выступившие слезы.

Дойдя до пересечения Семьдесят седьмой и Лексингтон-авеню, они направились к Парк-авеню.

— Ну а что? Они же все врачи!

— Ты такой милый, ты в курсе? — спросила Брук, привстав на носочки и целуя мужа в щеку. —

Синтия — школьная медсестра. Она умеет распознать ангину и дать лекарство, если болит живот, но решительно не в курсе, рекомендован ли ботокс с рестилайном тому, кто слишком широко улыбается. Ну, не пересекаются у них профессиональные интересы!

Джулиан разыграл возмущение.

— По-моему, ты забываешь, что моя мамочка названа одним из лучших в стране специалистов по удалению варикозных вен! — сдерживая улыбку, говорил он. — Ты представь, какая честь!

— Представила. Большая.

— Ладно, я понял. Слушай, но мой отец может разговаривать с кем угодно, с ним очень легко общаться. Они с Синтией поладят.

— Да, он настоящий балагур. — Когда впереди показался дом Олтеров, Брук взяла мужа за руку. — А еще он всемирно известный специалист по увеличению груди. Синтия решит, что он видит в ней перспективную клиентку.

— Брук, это глупость. По-твоему, все зубные врачи на корпоративах или вечеринках смотрят тебе в рот?

— Да.

— А психолог начинает тебя анализировать?

— Непреложная истина, не вызывающая сомнений.

— Ну, это уже смешно.

— Твой папаша по восемь часов в день обследует, щупает и оценивает си… груди. Я не говорю, что он извращенец, но у него явная профессиональная деформация — критически смотреть на женскую грудь. Женщины это чувствуют, вот и все, что я пытаюсь сказать.

— Напрашивается очевидный вопрос.

— Какой? — Увидев нужный подъезд, Брук взглянула на часы.

— Твою грудь он тоже рассматривает? — Джулиан теперь выглядел подавленно, и Брук захотелось обнять беднягу.

— Нет, милый, конечно, нет, — прошептала она, подавшись поближе и стиснув его плечо. — По крайней мере не после стольких лет нашей совместной жизни. Он уже понял, что никогда не прикоснется к моей груди, и, по-моему, отбросил переживания и успокоился.

— Брук, у тебя идеальная грудь, — автоматически сказал Джулиан.

— Ага, и поэтому после нашего обручения твой папаша предложил увеличить ее за минимальную сумму.

— Он предложил своего партнера, врача, который с ним работает, и не потому, что ему казалось, будто тебе это нужно…

— А потому, что ты решил — мне это не помешает? — Они говорили об этом миллион раз, и Брук прекрасно знала, что доктор Олтер предложил свои услуги, как портной предлагает всем знакомым сшить костюм со скидкой, но в ней до сих пор вскипало раздражение при воспоминании об этом.

— Брук…

— Извини. Просто я голодная и злая.

— Все будет вовсе не так плохо, как ты опасаешься.

Швейцар приветствовал Джулиана непринужденным шлепком по ладони и спине и проводил к лифту. Только когда они взмыли на восемнадцатый этаж, Брук спохватилась, что пришла с пустыми руками.

— По-моему, нужно выскочить и купить цветы или пирожных, — выпалила она, настойчиво дергая мужа за руку.

— Да ладно, дорогая, ерунда. Мы же к моим родителям идем, для них я — лучший подарок.

— Еще бы! Твоя мамочка обязательно обратит внимание что мы ничего не догадались принести! Господи, что сейчас будет!

— Главное, мы себя принесли.

— A-а, ну, нет проблем, только сам это и скажи.

Джулиан постучал, и дверь широко распахнулась. На пороге их встречала улыбающаяся Карлен, няня и домработница Олтеров вот уже тридцать лет. Еще в начале знакомства в момент особого доверия и откровенности Джулиан признался Брук, что до пяти лет называл мамой Кармен, поскольку другой матери не знал. Вот и сейчас, не успев опомниться, он попал в радушные объятия старой няни.

— Как поживает мой мальчик? — спросила Кармен, улыбнувшись Брук и чмокнув ее в щеку. Твоя жена хорошо тебя кормит?

Брук дружески обняла ее за плечи, в тысячный раз пожалев, что не Кармен настоящая мать Джулиана, и отозвалась:

— Разве у него голодный вид? Иногда я кормлю его ужином с вилки!

— Ты ж мой умничка! — восхитилась нянька, с гордостью глядя на воспитанника.

— Кармен, дорогая, пришли детей сюда и не забудь подрезать стебли, прежде чем поставишь цветы в вазу. В новую от Майкла Арама, пожалуйста. — Раздался пронзительный голос из гостиной дальше по коридору.

Кармен невольно взглянула на супругов в поисках цветов, но Брук помахала в воздухе пустыми руками, после чего повернулась к Джулиану и взглянула на него так, что у него вырвалось:

— Только не надо!..

— Не буду. Так и быть, промолчу из любви к тебе.