Министерство мокрых дел - Владимир Гриньков

– А… зачем? В реальном?

– А чтоб видеть, – пояснил Брусникин. – Нажал кнопку и смотришь на экран. Если громыхнуло и изображение пропало – значит, попал. Если промахнулись – вторую ракету вдогонку.

Ошалевший от соседства с грозным оружием Дегтярев смотрел во все глаза. Разноцветье лампочек завораживало и пугало.

– Так у вас связь? – спросил он. – С высшим руководством? Они вам, допустим, дают команду…

– Какую команду?

– На запуск.

– С запуском мы сами решаем.

– Сами? – не поверил Сан Саныч.

– Конечно! А если руководство, к примеру, уничтожено прямым бомбовым ударом? Или другая какая причина? Ну не могут они, допустим, дать команду на запуск. Так что все сами. Нажал на кнопку – и выполнил боевую задачу. Ну да ладно, – вспомнил о главном Брусникин. – Пойдем-ка, вздрогнем. Эй, мужики! Прошу к столу!

Сослуживцы Брусникина бестрепетно покинули боевые посты, чем немало озадачили Сан Саныча. За столом было тесно и шумно. Дегтярев всматривался в мужественные лица офицеров, ощущая себя пришельцем, чужим.

– Человек оттуда, – представил его Брусникин, ткнув пальцем вверх.

Все посмотрели уважительно. Брусникин самолично налил всем водки.

– Ну, как всегда – за непробиваемость нашего ядерного щита! – провозгласил тост Брусникин.

Встали и стоя выпили. У Сан Саныча было торжественно-значительное выражение лица. Он сидел лицом к стене, а на стене висело зеркало, из-за того зеркала мы его и снимали.

– Что там, наверху? – спросил у Дегтярева один из офицеров.

– Солнечно, – пожал тот плечами. – Без осадков.

– Лето какое в этом году?

– В смысле? – опешил Сан Саныч.

– Дождливое или не очень?

– Как там вообще с климатом? – подключился другой офицер.

Все смотрели на Дегтярева, и он вдруг понял, что эти люди не шутят.

– А вы сколько здесь, под землей, торчите, ребята?

– О-о! – сказал Брусникин. – Скажу – не поверишь.

У Дегтярева округлились глаза.

– Уже позабыли, как трава выглядит, – сообщил Брусникин. – Людей видим только на экране, – кивнул себе за спину.

– Ну и ну, – сочувствующе выдохнул Сан Саныч.

Брусникин махнул рукой и налил еще водки.

– За вас! – сказал он Сан Санычу. – За ваш мирный сон! За мирный труд!

Сан Саныч только и смог кивнуть благодарно. Он и представить себе не мог, что такое возможно. Знал, что в стране развал повсюду и что армия небоеспособна. Слышал, что офицеры не получают зарплату и вооружение не закупается. Что все летит в тартарары. И кто бы мог подумать, что в то же самое время несут свою службу вот эти мужественные люди, месяцами не вылезающие из-под земли, не видевшие еще летнего солнца…

– И за вас, мужики! – расчувствовался Дегтярев. – Чтоб, значит, служилось! Чтоб тоже мир и никакой войны!

Выпили. Лица офицеров уже смягчились и стали роднее Дегтяреву.

– А то давай к нам! – предложил Брусникин. – Электрик ты классный, я же вижу. Зарплата тут хорошая. А?

– Нет, – поостерегся Сан Саныч. – Не могу.

– Почему не можешь?

– Ну, не могу – и все!

Дегтярев не мог, потому что постоянно помнил о своем расстрелянном предшественнике. Не ровен час – и самого поставят к стенке.

– Как знаешь, – не стал настаивать Брусникин и подлил Сан Санычу водочки. – И все равно ты человек хороший. Так что за тебя!

В ближайшие двадцать минут они еще выпили за дочек Дегтярева, потом опять за него самого, потом за тех, кто в сапогах, потом за тех, кто не с нами, потом за Брусникина лично. Сан Саныч изрядно захмелел. И Брусникин снова подступился к интересующему его вопросу.

– Я все насчет работы, – сказал он Дегтяреву. – Соглашайся, а?

– Не-е-ет!

– Почему?

– Я по данным не прохожу, – туманно пояснил Дегтярев.

– По каким данным? Ты беспартийный, что ли?

– В смысле?

– Ну, не член партии?

– Какой партии?

И тут нетрезвый шум, витавший над столом, разом испарился. Стало тихо.

– Как это – какой? – сурово осведомился Брусникин. – Партия у нас одна – наша родная, коммунистическая.

Сан Саныч начал медленно трезветь, но все еще не понимал, что происходит.

– И, как коммунист, я тебе скажу – ты не шути с такими вещами, – добавил Брусникин, и голос его был сейчас недобро тверд.

Он извлек из внутреннего кармана служебного кителя красную книжицу и положил ее перед собой на стол. На книжице был вытеснен золотом маленький ленинский профиль и надпись: «Коммунистическая партия Советского Союза».

– Вот! – с чувством сказал Брусникин. – Ум! Честь! И совесть! – разделяя каждое слово и пристально глядя в глаза перепуганному Сан Санычу, сказал капитан. – Так что не надо… грязными руками… наше святое…

– Да вы что, мужики? – пробормотал стремительно трезвеющий Сан Саныч. – Какая партия? Какие ум, честь и грязные руки? Нет же ничего!

– Чего – нет?

– Партии нет!

– Провокатор! – наконец дозрел кто-то. – Вяжи его, ребята!

– Нет, погоди! – осадил товарища Брусникин. – Пусть говорит!

Глаза смотрели недобро.

– Вы чего, мужики? – Сан Саныч вертел головой, ловя взглядом глаза своих собеседников. – Какой год-то на дворе?

При упоминании о годе в его мозгу словно соскочил какой-то рычажок. Дегтярев захлебнулся воздухом и замолчал. Медленно прозревал. Наконец все сопоставил – и слова своих недавно обретенных знакомцев, и их старого покроя форму, и портрет Генсека Брежнева на стене – и, еще не веря собственным догадкам, спросил:

– Вы с какого года здесь? Сколько службу несете?

Спрашивал, а сам понимал – ну чушь же это все, не может быть, не бывает так, – а тут Брусникин в ответ:

– Я с восьмидесятого.

– Я с восемьдесят первого, – отозвался его товарищ.

– И я с восьмидесятого, – это уже третий вступил.

– С семьдесят девятого.

– С восьмидесятого.

У Сан Саныча голова пошла кругом. Здесь не было никого, кто спустился бы под землю позже восемьдесят первого года. Года, в котором колбаса стоила два двадцать, Советский Союз давал достойный отпор силам империализма, а Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев вел страну к новым трудовым свершениям.

– Вы это серьезно? – переспросил начавший терять рассудок от такого расклада Дегтярев.