Будда на чердаке - Джулия Оцука

Одна из нас никому не сказала ни слова и тихо сошла с ума. Одна из нас написала домой и попросила совета у матери, которая всегда знала, как поступать в затруднительных ситуациях. Но ответа она не получила.

«Этот мост я должна перейти сама».

Одна из нас набила камнями рукава своего белого свадебного кимоно и бросилась в море, и теперь мы каждый день молимся за упокой ее души.

Кому-то из нас в конце концов пришлось обслуживать белых мужчин в борделях над бильярдными и винными магазинами в кварталах с дурной репутацией. Мы зазывали их, выглядывая из окон «Токио-хаус» — борделя, где самой младшей из нас было только десять лет. Мы бросали на них зазывные взгляды из-за расписных бумажных вееров в «Йокогама-хаус» и за умеренную цену делали то, что они не могли получить от своих жен. В «Алоха-хаус» мы представлялись им как миссис Саки и достопочтенная мисс Цветущая Вишня и говорили нарочито высокими, почти детскими голосами. Когда они спрашивали, откуда мы родом, мы улыбались и неизменно отвечали: «О, я родилась в Киото». Мы танцевали с белыми мужчинами в ночном клубе «Новый эдем», и каждые пятнадцать минут в нашем обществе стоили им пятьдесят центов. А если они хотели подняться с нами наверх, мы сообщали, что это будет стоить пять долларов в час, а за двадцать они смогут пользоваться нашими услугами до утра. Когда все заканчивалось, мы отдавали заработанные деньги хозяевам, которые каждую ночь ходили в игорные залы, регулярно платили полиции и не позволяли нам спать с представителями нашей расы.

«Такая красивая девушка, как ты, достойна, чтобы ее осыпали золотом».

Иногда, когда мы лежали рядом с белыми мужчинами, нас неожиданно настигала тоска по мужьям, от которых мы убежали.

«Может, он был не так уж плох? Не особенно груб? Может, он был не таким уж непроходимым тупицей?»

Иногда мы влюблялись в хозяина борделя, который увез нас, угрожая ножом, когда мы возвращались с поля.

«Он покупает мне все, что нужно. Он разговаривает со мной. Он разрешает мне гулять».

Иногда мы убеждали себя, что, прослужив несколько лет в «Эурека-хаус», сумеем скопить сумму, достаточную для того, чтобы вернуться домой. Но к концу года оказывалось, что нам удалось заработать только пятьдесят центов и триппер.

«На следующий год, — говорили мы себе. — Или через два года».

Но даже самые красивые из нас знали, что время их расцвета будет недолгим, поскольку при такой работе женщина к двадцати годам или умирает, или становится развалиной.

Некий белый мужчина, имени которого мы не откроем, забрал одну из нас из борделя и поселил у себя в большом доме на обсаженной деревьями улице в Монтесито. В саду цвели гибискусы, в комнатах стояли кожаные диваны и мраморные столы, а на них — стеклянные тарелки с орешками для угощения гостей. Он подарил ей очаровательную белую собачку, которую она назвала Сиро, в честь песика, которого оставила в Японии. Эту собачку она с удовольствием выгуливала два раза в день. В доме был холодильник. Граммофон. Радио. В гараже стоял «форд» последней модели, на котором он катал ее каждое воскресенье. У нее была миниатюрная служанка по имени Консуэло, которая приехала с Филиппин, она пекла замечательные булочки и пирожные с заварным кремом и предупреждала все ее желания. Она знала, когда у хозяйки хорошее настроение, а когда ею овладевает меланхолия. Знала, удачно ли прошла минувшая ночь. За все это одна из нас была бесконечно благодарна своему новому мужу, который спас ее от участи уличных женщин.

«Стоило мне его увидеть, и я поняла, что моя жизнь изменится к лучшему».

Но время от времени она с удивлением замечала, что думает о мужчине, с которым была прежде. Интересно, как он поступил с ее вещами? Может быть, сжег в тот самый день, когда она его оставила? А ее письма, он тоже их сжег? Интересно, какие чувства он к ней сейчас испытывает? Наверное, ненавидит? Или скучает? Или ему наплевать, жива она или нет? Интересно, он по-прежнему работает садовником у Бернхэмов на Саттер-стрит? Он уже посадил нарциссы? Скосил траву на лужайке? Интересно, он по-прежнему ужинает в одиночестве на огромной кухне или наконец свел дружбу с любимой служанкой миссис Бернхэм, негритянкой? Он по-прежнему перед сном прочитывает три страницы из книги «Советы садоводам»? По-прежнему мечтает стать дворецким? Иногда в конце дня, когда солнце начинало клониться к закату, одна из нас доставала из своего сундучка его пожелтевшую фотографию. «Пора ее выбросить», — говорила она себе, но сделать это было выше ее сил.

Многим из нас уже на третий день пребывания в Америке пришлось гнуть спины над оцинкованными корытами, стирая вещи белых людей: покрытые пятнами наволочки и простыни, склизкие носовые платки, грязные воротнички, кружевные нижние юбки, такие красивые, что нам казалось, их следует выставлять напоказ, а не прятать под платьем. Мы работали в подвальных прачечных в японских кварталах, расположенных на окраинах разных городов — Сан-Франциско, Сакраменто, Санта-Барбары, Лос-Анджелеса. Каждое утро мы вставали до рассвета, вместе с нашими мужьями, и стирали, кипятили и отбеливали. По ночам, оставив наконец корыта и растянувшись под одеялами, мы продолжали стирать во сне и делали так на протяжении многих лет. Конечно, все мы приехали в Америку вовсе не для того, чтобы ютиться в крошечной, отгороженной занавесками комнатенке, расположенной в задней части прачечной «Королевская стирка». Но мы понимали: обратного пути нет. Наши отцы писали нам:

«Если вы вернетесь домой, то покроете позором всю семью. Если вы вернетесь домой, ваши младшие сестры никогда не выйдут замуж. Если вы вернетесь домой, ни один мужчина не посмотрит в вашу сторону». И мы оставались в японском квартале, с нашими мужьями, и старели прежде времени.

В японских кварталах мы редко видели белых людей. Семь дней в неделю мы обслуживали посетителей в японских ресторанчиках, принадлежавших нашим мужьям, и знали всех постоянных клиентов наперечет. Яматото-сан. Натсухара-сан. Это-сан. Кодами-сан. Мы убирали номера в дешевых меблированных комнатах, принадлежавших нашим мужьям, и дважды в день готовили еду для постояльцев, которые выглядели точно так же, как и мы сами. Мы делали покупки в бакалейном магазине «Фудзиока», где продавались такие же товары, как и у нас дома: зеленый листовой чай, мыло «Мицува», ладан, маринованные сливы, свежий тофу, сушеные водоросли, с помощью которых лечили зоб и простуду. В бильярдной, расположенной на углу Третьей и Главной улиц, прямо под борделем, мы покупали для наших мужей саке в бутылках. Прежде чем отправиться туда, мы надевали белый фартук, чтобы нас не приняли за проституток. Мы покупали платья в магазине для женщин «Яда» и туфли в магазине «Асахи», единственном, где продавалась обувь нашего размера. Крем для лица мы покупали в аптеке «Тенсёдо». Каждую субботу мы ходили в общественные бани, где обменивались новостями и сплетнями с подругами и соседками. Неужели Кисаё и правда, занимаясь этим со своим мужем, разрешает ему входить только сзади? Неужели Микико и правда сбежала с крупье из игорного клуба «Тоё»? А Хагино, что она сделала со своими волосами?