После любви - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
– Я предпочла, чтобы вы называли меня так же, как и всеостальные. Сашa.
– Пытаетесь прожить чужую жизнь? – Vip-персона,Спаситель мира Алекс Гринблат улыбается обезоруживающей улыбкой серийногоубийцы. Еще мгновение – и он стянет мне горло струной от карниза.
– Просто пытаюсь выжить.
Сказанное мной не производит на Алекса Гринблата никакоговпечатления, я же моментально оказываюсь в одной лодке со студентиком Мишелем,сочинившим трагическую историю, чтобы казаться значительнее в глазахокружающих. Та еще картина: русская дуреха на веслах, Мишель – загребной, оба –в одинаково пафосных матросках и парусиновых туфлях, в них-то и подкладываюттрагические истории. Два-три сантиметра роста такие истории прибавляют, новыиграть регату… Выиграть регату нам не светит. Все регаты, как правило,выигрывает Алекс Гринблат, и спутники Алекса Гринблата, и спутницы АлексаГринблата, есть же у него спутницы, черт возьми!.. Спутницы, ха-ха. Любовницы,так было бы точнее. И не какие-нибудь безмозглые фотомодели (за последние несколькочасов образ Алекса Гринблата подвергся значительной корректировке), совсем нет.Холеные дамочки со стервинкой и вечнозеленым загаром, подцепленным ввертикальном солярии: они арендуют пентхаусы, драгоценности и платья отDolche/Gabbana, ведут колонки в life-style журналах и всегда расплачиваются засебя в кабаках. И на вопрос «Пытаетесь прожить чужую жизнь» они, несомненно,нашли бы другой ответ. Гораздо более оригинальный.
– Это шутка, – я горю желанием избавиться отпафосной матроски и парусиновых туфель неудачницы. – Насчет выжить.
– Я так и понял. Так что вы делаете в Эс-Суэйре, СашaВяземски?
Он знает не только мое имя, но и фамилию, ого! Потрясающаяосведомленность, хотя «Вяземски» звучит не слишком безупречно, в полузабытомподлиннике все было органичнее: Сашa Вяземская.
– Вы даже знаете, как меня зовут?
– Конечно. Ведь это вы написали мне письмо.
Алекс Гринблат, знаменитый галерист и теоретик современногоискусства, поджарый, сильно загорелый мужчина лет тридцати пяти. Точно такой,каким я рисовала его в послеполуденных грезах у досок Доминика. И чертовскикрасивые глаза!..
– Значит, вы и есть Алекс Гринблат. Тот самый…
– Тот самый.
– И вы приехали сюда из-за моего письма?
– Из-за фотографий, приложенных к письму. Но и из-засамого письма тоже.
– Оно вас заинтриговало? – позволяю я себемаленькую вольность.
– Я нашел в нем пять орфографических ошибок, – тутже ставит меня на место Алекс Гринблат. – И три стилистических. И еще три– на согласование времен.
– Французский – не мой родной язык. И я никогда неписала писем на французском. – Зачем я оправдываюсь? Кому нужен этотшкольный скулеж?
– А почему вы не послали его электронной почтой? Здесьнет интернета?
– Здесь есть интернет.
– Тогда почему?
В прозрачной, ничем не замутненной воде явно просматриваютсяподводные камни, моя задача – не налететь на них (я все еще сижу на веслах,пусть и без матроски, и без смытого волной студентика Мишеля); моя задача – неналететь на эти чертовы камни!
– Почему? Мне показалось, что письмо, напечатанное на машинке,вызовет больший интерес. Его нельзя будет стереть, от него нельзя будетотмахнуться.
– Чутье? – Алекс Гринблат пощипывает подбородок.
– Можно сказать и так.
– Вы поступили правильно, Сашa.
Ура! От подводных камней не осталось и воспоминаний, передомной расстилается водная гладь и где-то впереди маячит спина везунчика АлексаГринблата. Расстояние между нами сокращается, и – кто знает! – может быть,оно сократится до минимума. И исчезнет совсем.
– Хотите посмотреть доски, Алекс?
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
Я полна энтузиазма, я даже готова потревожить Доминика, и япочти уверена: Алекс Гринблат непременно даст согласие, не для того он совершилстоль стремительныи бросок в Эс-Суэйру, чтобы остановиться в двух шагах отцели.
– Боюсь, это не слишком хорошая идея.
– Нуда. Не слишком.
Алекс Гринблат устал. Стремительный бросок в Эс-Суэйру ещенужно пережить, учитывая, как я продинамила Алекса в самом начале, закрывавтобусные дверцы у него перед носом. Плюс дорога по утомительному горномусерпантину: она изматывает и меня, давно к ней привыкшую, что уж говорить обАлексе Гринблате, столкнувшемся с ней впервые!..
– Вы устали. Понимаю.
– Причина не в этом, Сашa.
– В чем тогда?
– Прежде, чем я увижу их, мне бы хотелось, чтобы вы оних рассказали. О них и об авторе.
– Я ведь не эксперт. И я даже не знаю, с чего начать…
Мне не совсем понятно, куда клонит Алекс Гринблат. И зачемему мои россказни о том, что и так говорит само за себя. Рыбный рынок.Водостойкие мечты о Марракеше, Касабланке, Рабате. Женщины, вещи, чувства…
– Начните с автора. Кто он?
– Хозяин гостиницы.
Черт возьми, я несправедлива к Доминику, из всех возможныхопределений я выбрала самое неудачное; «трусишка Доминик» выглядело бы не впример человечнее, «громила-сержант Доминик» выглядело бы не в примермужественнее; «Доминик, сделавший предложение запеченным креветкам» могло хотябы вызвать улыбку. Но нет – «хозяин гостиницы», что может быть унылее? Простименя, Доминик!
– Ваш хозяин, ага.
– Не совсем так.
– Разве вы не работаете на него?
– Я работаю с ним, но мы, скорее…
– Любовники.
Алекс Гринблат не спрашивает и не утверждает, скорее –уточняет. Ничего, кроме интереса, смахивающего на производственный. В своейпрошлой жизни в России я уже сталкивалась с чем-то подобным. Вспомнить бы только:когда и где.
– Нет, мы не любовники. И никогда не были любовниками.И вряд ли станем любовниками. Мы друзья.
Брови Алекса ползут вверх, ощущение такое, что он вообщевпервые слышит это слово – «друзья». Не в контексте «Un Homme Et Une Femme»[5] и не в контексте американской мыльной оперы; слово «друзья»напрочь отсутствует в лексиконе Спасителя мира Алекса Гринблата, не в этом липричина возникновения большинства торнадо и скоропостижного таянияантарктических льдов?..
– Мы друзья, но это не имеет никакого значения, Алекс.Доминик талантлив, чертовски талантлив. Вы и сами знаете это.
– Пока еще нет.
– Но вы ведь приехали сюда!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!