Воздушный стрелок - Клаус Фритцше

«Муки» рекрутства и первых недель в школе ВВС были в моей памяти еще достаточно свежи. Как унтер-офицер, я обладал достаточной властью, чтобы свои страдания отыграть на курсантах моего отделения. Но от этого я был далек. Попытка требовать дисциплину и успехи в учебе не посредством запугивания наказанием, а личным примером командира, мне, 19-летнему, в определенной степени удалась. Мое отделение держалось образцово и это нравилось даже командиру роты, но такой успех отнюдь не устраивал бывалых фельдфебелей и унтер-офицеров нашей роты. Молодого унтер-офицера они считали вредней выскочкой, и раскладывали ему всякие камни преткновения.

А то, что я со своей стратегией выступал против законов военной дисциплины, понятно мне стало намного позже. Когда я в начале апреля 1943 года вернулся с курса школы офицеров командир роты, капитан Рамзауэр, встретил меня со словами: «Побыстрее приведите свое отделение в порядок. Никто другой не может с ним справиться».

Привыкнув к моему «мягкому» режиму, отделение во время моего отсутствия успешно оказывало пассивное сопротивление «жестким» методам дисциплины.

Наибольшую радость инструкторам доставляло прибытие на аэродроме цистерны с бензином. Тогда некоторое время инструкторы поднимались ежедневно. В самолетах типа Junkers W34, Focke-Wulf «Weihe» и Coudron 444 инструктор во время взлета и посадки занимал место второго пилота. И если ученики достигали определенного уровня подготовки, тогда инструктору не приходилось постоянно находиться с ними, занимаясь у рации. Через наушники второго пилота можно было осуществлять внутреннюю связь и, соответственно, отдавать необходимые распоряжения. А если удавалось уговорить пилота мне передать штурвал, то я достигал верхней точки блаженства. Во время занятий планеризмом, я освоил основные положения техники пилотирования. Поэтому с удержанием самолета на заданном маршруте и на определенной высоте проблем не возникало. Должен признаться, что таким образом я относился к своим обязанностям инструктора с недопустимым пренебрежением. А то, что курсанты вместо того, чтобы усердно заниматься практикой связи, больше наслаждались природой с высоты птичьего полета, никого не тревожило. Начальство нас не могло видеть. Мы были в воздухе!

Оглядываясь назад, не могу не восхищаться таким сознательным унтер-офицером Клаусом Фритцше, для которого радость вести самолет оказывалась на шкале оценки намного выше, нежели боевая задача — готовить новых бортрадистов для фронта.

Не менее удивляюсь сегодня, что наступившие к концу 1942 года неудачи нашей армии на Восточном фронте у нас не вызывали никакой паники. Мы успокаивали себя мыслями, что зимой еще немного отступим, ну а с началом лета ударим с новой разрушительной силой.

Некоторые двухмоторные самолеты Junkers Ju 86, приписанные к школе бортрадистов, были переоборудованы для зимних условий и для них составлены экипажи, которые должны были осуществлять полеты для сброса грузов нашим окруженным войскам в Великих Луках. В сводках Вермахта это называлось «Снабжение для опорного пункта В.Л.». Слово «окруженные» там отсутствовало. Просьба в адрес командира роты о распределении меня для этой операции осталась без ответа.

Невероятно, какие же наивные представления я имел о боевых действиях в России. Ни один из этих самолетов не вернулся на наш аэродром, а о судьбе экипажей я больше никогда ничего не услышал. Транспортная авиация немецких ВВС во время захвата острова Крит понесла тяжелые потери, и вот теперь фронтовые задачи легли на плечи ветеранов — Ju 86.[10]

Я все еще продолжал оставаться «бессовестным»: Задачи инструктора без труда мог выполнять и инвалид. Поэтому я задавал себе вопрос: «Почему войска на фронте не пополняют молодыми и здоровыми солдатами?» Я продолжал писать рапорты на имя командира школы и просил в них об отправке на Восточный фронт. Ненормальный? Да. Но таких ненормальных было не так и мало.

И на эти мои запросы я не получил ответа, а вместо них в декабре 1942 года я получил приказ о переводе меня на курсы офицеров запаса в военную школу в городе Хале, что находился всего в 25 км от моего дома.

10 января 1943 года там начался курс пехотной подготовки. Солдаты сухопутных родов войск знакомили нас со станковыми пулеметами, противотанковыми пушками, полевыми гаубицами и танками. Мы же были слушателями. Затем мы тренировались ходить в атаку при поддержке тяжелых вооружений. Этот отрезок обучения закончился боевыми стрельбами на полигоне. Там мы стреляли по «картонным товарищам» (фигуры в человеческий рост, изготовленные из картона), которые были расположены на «вражеских» позициях. Это была веселая война, т. к. в 16:00 служба оканчивалась, и мы могли оставлять казарму вплоть до вечерней поверки (22:00). В ресторанах города имелись так называемые «основные блюда», которые готовились без мяса и выдавались без отдачи продовольственных талонов. При этом они были популярны, т. к. если в ресторане съел три «основных», то это было достаточным дополнением к скудному казарменному питанию.

В конце недели, в субботу с 14:00 и до начала службы в понедельник, у нас было свободное время. А так как в казарме можно было напрокат брать велосипед, то я на нем ездил домой к родителям. Продолжительность поездки — 90 минут.

По окончании пехотного курса, проводились лишь лекции, семинары и учеба, которые иногда заменялись спортивными занятиями. Большое значение придавалось урокам «хороших манер офицера». Например, как приветствовать даму или как пользоваться за столом ножом и вилкой. Короче, все очень «важные военные» предметы.

С середины января 1943 года стали ходить плохие слухи о положении наших войск на Восточном фронте. В сводках военных действии Вермахта изо дня в день говорилось об успешных оборонительных боях, об уничтоженных сотнях советских танков и боевых самолетов. Слово «отступление» при этом отсутствовало. В сводке Вермахта от 18 января говорилось следующее: «Находясь в тяжелейших условиях и ведя ожесточенные бои в районе Сталинграда, немецкие войска с упорством сдерживают очередные мощные атаки врага». Об окружении 6-й армии говорили лишь приложив руку к губам. Впервые о 6-й армии, находившейся в боях за Сталинград, 22 января было объявлено следующее «тесно охваченная противником немецкая группировка». А только 3 февраля из сводки следовало: «битва за Сталинград окончена» и «Пожертвование 6-й армии было не напрасно».

15 февраля весь наш курс должен был с карабинами «на плечо» и с небольшим впереди духовым оркестром пройти траурным маршем к вокзалу города Халле, чтобы там принять прибывшее из Сталинградского окружения полковое знамя одного из подразделений Люфтваффе. 5 километров назад от вокзала до казармы мы должны были пройти в качестве почетной роты в траурном темпе (60 шагов в минуту). И все это с карабинами и с парадной выкладкой. Нечто подобное можно было проделывать только с кандидатами в офицеры.