Star Wars: Сумрачная планета - Барбара Хэмбли

Р2Д2, выбравшийся из взлетной подвески, издал оптимистичный свист, но СИ-ЗПИО твердо сказал:

— О нет, сэр. В тот единственный раз, когда мы пытались управлять кораблем, по мере наших скромных сил, сэр, — результаты оказались крайне неудовлетворительными. Более современные модели со всей определенностью находятся вне пределов способностей наших программ. Как вам известно, я — протокольный дроид, и хотя Р2Д2 — достаточно опытный астромеханик, боюсь, в других областях он достаточно ограничен, — СИ-ЗПИО строго поглядел на товарища.

Парень снова кивнул, опуская лоб на руки и тяжело дыша. СИ-ЗПИО видел, что он до сих пор дрожит. От потрясения или усталости, сочувственно предположил дроид. Некоторые люди попросту не столь выносливы, как другие.

— До Дуррена не так рк и далеко, сэр, — ободряющим тоном заговорил СИ-ЗПИО. — Корабль без происшествий пойдет на автопилоте, пока нам не потребуется выйти на орбиту. Если вы хотите лечь и отдохнуть, я обязательно разбужу вас, когда потребуется вести корабль на базу.

Старшина Маркопиус долго не отвечал. Потом пробормотал:

— Да… Думаю, так и надо сделать.

Он поднялся на ноги, шатаясь и хватаясь за приземистый корпус Р2Д2. Астродроид покатился рядом с ним, помогая добраться до узкой койки в нише рядом с дверью в рубку управления. Парень наощупь пытался нашарить одеяло; Р2Д2 вытянул манипулятор и накрыл его, после чего издал на прощание тихий свист, выкатываясь из помещения.

Тридцать минут спустя, когда СИ-ЗПИО вернулся, чтобы спросить старшину, когда можно будет связаться с базой Дуррен, он обнаружил, что Маркопиус мертв.

Сила была всюду, ее можно было ощущать, она согревала, подобно солнечным лучам.

Лея Органа грелась в ее лучах. Она лежала… на ковре? На иззубренных, размером в кулак, кристаллах, устилавших, насколько хватало взгляда, равнины, когда-то бывшие морским дном. Лучи Силы были намного теплее, чем солнечные, мягкие, привычные. Она впитывала их кожей — словно ее тело приобрело прозрачность, подобно амебообразным плазмарам с темного И'нибета.

Кто-то что-то ей говорил, но она глубоко спала и не могла различить слов.

Она видела сны.

Она находилась во дворце своего отца в Алдере. Его кабинет выходил в сад, сквозь двойной ряд изящных снежно-белых колонн виднелась небольшая лужайка, за изогнутым ограждением которой лежали голубые воды озера, а за ними — бесконечные равнины травы, которую шевелил ветер. Теплый ветерок доносил опьяняющий запах разнотравья, и можно было услышать приглушенный шепот ветра среди колонн и щебет кайрок — звуки ее детства. Отец был там. Она представляла ему своих детей, Йакина, Йайну и Анакина, которые уже стали подростками — их лица были именно такими, какими, она знала, они однажды станут.

— Очень хорошо, дочь моя, — Бэйл Органа протянул руку, коснувшись густых каштановых волос Иайны. Массивное кольцо на длинном пальце блестело словно луч заходящего солнца. — Чему ты научила их, этих юных джедаев из клана Органа?

— Я научила их любить справедливость, так же, как и ты любишь справедливость, отец, — собственный голос Леи звучал глубоко и тихо в сумерках комнаты. — Я научила их уважать права всех живых существ. Я научила их, что закон превыше воли любого индивидуума.

— Но мы лучше знаем, как поступать, — проговорил Анакин ломающимся голосом подростка, и на его лице появилась незнакомая, жуткая ухмылка; он шагнул вперед, и в льдисто-голубых глазах появилось выражение, какого Лея никогда не видела наяву. — Мы — рыцари-джедаи. У нас есть Сила, — его лазерный меч алой вспышкой прорезал воздух и разрубил ее отца пополам, поперек груди.

Лея отскочила от распадающихся кусков трупа, громко крича… Почему ее крик не пробивался сквозь навалившуюся на нее тяжесть сна? Куски тела ее отца лежали на земле, обожженные лазером на срезах, и лишь тонкая струйка коричневатой жидкости извивалась на мраморном полу, подползая к ее ногам. Она что-то кричала, не осознавая, что именно. Анакин, Йакин и Йайна повернулись, глядя на нее.

Все трое вытащили лазерные мечи. Сверкнули три клинка — красные сверкающие лучи, свет которых отражался шестью яркими пятнами в трех парах глаз, подобных глазам темной нелюди.

— Мы — джедаи, мама, — сказала Йайна. — Для нас не существует Закона. Мы можем делать все, что захотим.

— Это твой дар для нас, — сказал Анакин. — Мы джедаи, потому что ты тоже джедаи. Мы — то же, что и ты, — он повернулся, глядя на куски тела Бэйла Органы, на его раскрытые в смертном ужасе глаза, на вытянутую руку с тяжелым желтым кольцом. — И так или иначе он на самом деле не был твоим отцом.

— Нет! Нет! — воскликнула Лея.

Картина погрузилась в темноту, и она услышала голос Люка:

— Учись использовать Силу, Лея. Тебе это нужно.

— Никогда!

Тебе это нужно.

Она не могла бы поклясться, что это был голос Люка. Она вновь ощутила теплое прикосновение Силы, но, казалось, она видела его словно сквозь иллюминатор или открытую дверь. Она. Лежала в тени, и тень была холодной.

Позади нее послышалось какое-то движение, и она открыла глаза.

Когда-то она знала человека по имени Греглик, который пилотировал восстановленный рудовоз для сил повстанцев, еще тогда, когда они перелетали с планеты на планету, скрываясь от адмирала Пиетта. Греглик был хорошим пилотом, но он был наркоманом, и его губительное пристрастие становилось все глубже, пока он не погиб вместе с семнадцатью боевыми кораблями повстанцев, по-глупому влетев в астероидное поле.

Теперь она его вспомнила. Однажды ночью во временной штаб-квартире на Кидроне, когда они ждали нападения, он рассказал ей о том, что значит быть наркоманом, о том, как смешивать наркотики, чтобы заглушить приступы дурного настроения.

— Глиттерстим хорош, когда тебя охватывает хандра, — говорил он с мечтательным выражением в карих глазах, словно вспоминая величайшую в своей жизни любовь. — Жизнь сразу приобретает смысл, и тебе кажется, будто ты обрел новое тело и перед тобой будущее. А в те ночи, когда ты злишься на весь мир, на всех тех, кто мешает тебе или насмехается над тобой, — нужен пирепенол. Два укола, и тебе уже плевать на судьбу, которая вертит нитью твоей жизни. Если ты тоскуешь о девушке, которая могла бы спасти тебе жизнь, принимаешь экстракт сантерианского корня, и жизнь снова становится светлой, словно солнце, пробившееся сквозь тучи в конце дня.

Он улыбнулся, и презрительное отношение Леи к нему сменилось жалостью, ибо она впервые поняла все то, что он делал с собой ради этих легких иллюзий. Он был симпатичным парнем, загорелым и светловолосым, словно прекрасный принц, но почти бесполым, какими быстро становились наркоманы, и ему нехватало смелости отстаивать собственное мнение.

— Но иногда не может помочь ничто, кроме сладоцвета. Хорошо, что сладоцвет не вызывает привыкания, — с улыбкой добавил он. — Он мог бы уничтожить галактическую цивилизацию в течение недели.