Вирусапиенс - Сергей Гатаулин

Бейрут скривился при упоминании Вирусапиенса:

– Получается, что лучше в проводах да с ведром на голове, чем с вирусом в заднице.

– Ты хотел сказать – в сети? – поправил Юрий.

– Я сказал то, что хотел сказать. Какая это, к черту, сеть? Куда ни глянь – кругом дерьмо! Ходишь, как по двору весной – не захочешь, а в дерьмо вступишь. – Бейрут, брезгливо встряхивая руками, посмотрел вниз, словно действительно вступил в очередную «неприятность». – А если из побочного продукта сделать полезный? Приручить?!

– Представь себя в клетке с диким тигром, – раздался голос Тромба. – Кто кого приручать будет?

– А ты в порядке – с юмором, – улыбнулся Бейрут и уже серьезно закончил: – Страшно, конечно, но что делать? Сеть теряем – это факт, вот только вирусу и этого мало – он в мир рвется, к человеку. И судя по последним событиям, у него это помаленьку начинает получаться.

Изображение Бейрута исказилось.

– Похоже, он меня нашел! – прокаркали динамики сквозь скрип помех.

– Вы где? Давайте к нам! – быстро выкрикнул Горев.

Сквозь какофонию звуков донеслись едва различимые слова:

– Мы в церкви!

Связь оборвалась и наступила тишина.

– Гейм овэр, – прошептал Горев и резко хлопнул ладонью по столу.

– А как ты собираешься хакеров на станцию протащить? – тут же поинтересовался Тромб. – Не думаю, что твое начальство обрадуется, увидев посторонних.

– Не переживай! Жизнь продолжается, что-нибудь придумаем.

Когда хочется вернуться домой, любые средства хороши, даже те, что не предусмотрены человеческой природой…

«А может, закончилась она… Прошла? Пора платить за все: и за первую, лихую её часть, и за вторую – не менее разудалую, – Емельян осторожно перевернулся на бок, но боли избежать не удалось: тело после слишком усердной работы мастеров пытошных дел превратилось в одну большую кровоточащую рану. – И все же, как ни крути, судьба мне быть лихим человеком. Был вором в первой жизни – в далеком будущем. Стал предводителем разбойников и крестьянским царем – во второй».

В последние дни, в ожидании казни, его держали в клетке, расположенной внутри тюрьмы. Метр на метр – особо не уляжешься, а если не спать, что еще делать? Только размышлять, вспоминать о былом, благо вспомнить есть что. Целых две жизни. Правда, кроме воспоминаний о далеком будущем и недавнем прошлом, оставалась еще боль, но ее Емельян всеми способами старался игнорировать, а когда она все же добиралась до его сознания, громко скрипел зубами и матерился.

Другие обитатели угрюмых застенков, с тоской взирая на одинокого, закованного в кандалы пленника, протяжно и громко вздыхали, прощаясь с несбывшейся мечтой о справедливом крестьянском царе.

– Эк они тя подправили – живого места нет, – пробурчал грязный, согнувшийся старик, протискивая мутный глаз в щель ржавой решетки.

– Однак, боятся. Где это видано, чтоб битого всмятку в кандалы, да ещё в клетку с пудовым замком? – забубнил сипящий голос, и тут же ему стал вторить другой.

– Боятся, сукины дети!

Тяжелая металлическая клеть, выпячивая крепкие скобы с тяжелым амбарным замком, бросала вызов мающемуся духу, загнанному в полумёртвое переломанное тело.

«Сейчас бы пусть самый простой инструмент, я бы вам показал пудовый замок», – подумал Емельян, теряя сознание.

– Царём, однако, я побывал, – успели прошептать разбитые губы.

– Царя казните! Петра Третьего! – эхом донеслось из сгущавшейся в углу темноты. Там держали бесноватого арестанта, имени которого никто не знал и знать был не должен. Иван, родства не помнящий, громко захрипел, пытаясь просунуть окровавленную голову сквозь прутья решетки. Распухшее от побоев лицо вдруг озарила страшная улыбка.

– Ироды!

Каждое движение узника, взламывая засохшую грязную корку, покрывающую лицо, вызывало обильное кровотечение. Разрушительная работа тружеников садистического цеха затронула не только тело узника, она уничтожила его разум. Выпученные глаза ощупали неподвижного Емельяна. Затравленный взгляд прыгнул к потолку. Бедняга, схватив себя за бороду, мотнул головой вперед, но тут же взвизгнул от боли, когда торчащий из решетки железный штырь, разорвав бровь, погрузился во влажную глазницу. Бедолага, зажимая вытекающий глаз руками, грохнулся на пол и завыл от боли.

– И не такие замки открывал, – звеня кандалами, очнувшийся Емельян попытался встать.

Ноги не хотели держать измученное тело. Руки не подчинялись, отказываясь выполнять самые простые движения, но злость вперемешку с упрямством толкнула пленника вперед. «Замок!» – загудело в голове. Стиснув разбитые с острыми краями осколки зубов, преодолевая жгучую боль, он схватился за решетку.

– Смотри-ка, ожил царь-батюшка, на свободу рвётся, – зашипел где-то за спиной удивленный голос. – Откуда только силы берутся?

– Глядь, и второй горемыка кости поволок, – из темноты вылезла худая грязная рука и ткнула трясущимся пальцем в сторону крикливого обитателя сумрачной камеры.

Узник, шатаясь, приблизился к решетке дальней камеры. Хлипкая дверь, запирающая узилище безумца, еле держалась на проржавевших петлях. Он уже ни для кого не представлял интереса и находился здесь либо по причине забывчивости тюремного начальства, либо в ожидании смерти, которая почему-то задержалась с приходом.

Безумный взгляд единственного глаза уперся в Емельяна.

– Боже! Неужели и я вот так, как животное? – взвыл тот. – Нет!

– Да ты не бойся, – выдохнул безумец, и на секунду остатки разума осветили мутный взор. – Иди ко мне!

Емельян не отводил глаз от пустой окровавленной глазницы. Страх внезапно прошел, боль осталась где-то в стороне – за дверью чужого разума. Его боль прошла. Сменилась привходящей, пугая неупорядоченностью, как если бы сердце заболело справа. Он почувствовал себя исследователем. Забыв о своем бедственном положении, с удивлением погрузился в мир необычайных ощущений неродного тела.

«Вот бы человек умел проникать в голову другого! Насколько проще была бы жизнь! Или сложнее? Мир, где нет обмана, где каждый знает, что думает собеседник. Осталось ли в голове у этого убогого что-нибудь человеческое?» Емельян чувствовал силу, затягивающую его разум в пучину чужого сознания, в омут пугающего сумасшествия. Мрачное убежище, пропитанное горем, пахло длительным страданием. Бесконечные коридоры, запутанные ходы со множеством тупиков и ответвлений предстали перед изумленным путником. Емельян плутал в лабиринте поврежденного мозга, сложном и простом одновременно.

Вот в конце очередного перехода мелькнула одинокая сжавшаяся от страха фигура. Маленький трясущийся человек, заметив приближение незнакомца, метнулся в тень и исчез. Емельян бросился следом, догнав, пытаясь остановить, прикоснулся к плечу. Словно электрическая искра проскочила между ними, как будто открылся третий глаз и он увидел обрывки незнакомых мыслей. Куски размышлений, сталкиваясь друг с другом, вспыхивая и дробясь, прогнали темноту.