Агония Российской Империи. Воспоминания офицера британской разведки - Робин Брюс Локкарт

В тот же вечер я отправился в Шотландию в горы и провел там великолепно следующие четыре недели, удя рыбу в Спей и охотясь на тетеревов в имении моей бабушки. По мере приближения сентября я стал испытывать муки беспокойства. Я подготовил моих родителей к тому, что им придется разочароваться. В своем пессимистическом состоянии я не делал никаких попыток избавить их от беспокойства за мое будущее. Особенно моя бабушка продолжала смотреть на меня как на козла отпущения, который не имел никакого права на все хорошее в жизни. Если я наливал второй стакан портвейна за обедом, я был уверен, что встречу ее упрекающий взор. Меня окружала атмосфера явного неодобрения, и, примирившись с неизбежностью возвращения на каучуковые плантации Востока, я стремился извлечь сколько мог удовольствий из этой последней представляющейся возможности легко пожить. С таким настроением принимает осужденный сытный завтрак перед казнью.

2 сентября, в тот благословенный день, когда я появился на свет, я отправился в соседний город сыграть партию в гольф. Не успел я расположиться на третьем поле, как меня встревожил дикий крик. Я отвлекся от мяча и увидел двух своих младших братьев, кативших на велосипедах наперерез по склону нашей горной дороги. Норман, который впоследствии погиб славной смертью под Лоосом, исчез в канаве. Переднее колесо его велосипеда погнулось, но его лицо сияло от возбуждения. Ликуя, он потрясал в воздухе какой-то бумагой.

— Ты выдержал, — крикнул он, запыхавшись, — ты первый.

Я взял бумагу из его рук. Это была правда. В ней черным по белому стояло: Первый — Р. Г. Брюс Локкарт. Я занялся изучением листа с отметками. Я был первым на семнадцать баллов. У первых четырех кандидатов было пятьдесят баллов. У меня вышло плохо по немецкому языку, который я знал лучше всех предметов. Одну отметку я получил по математике. По праву я был на втором месте и на первом — по политической экономии. По французскому языку я получил на тридцать пять баллов больше, чем другие кандидаты. Я получил девяносто девять баллов из ста по французскому устному экзамену. Это сделали помпадурши. Я не знаю, живы ли они еще. Я никогда не узнал, как их звали. Но за тот ущерб, который я причинил могуществу, величию и владениям Британской империи своими действиями в качестве должностного лица, они и только они должны нести полную ответственность.

Я бросил свою игру и вернулся домой, чтобы объявить новость родителям. Они недавно отпраздновали свою серебряную свадьбу, и большинство моих многочисленных родственников находилось в сборе по соседству. Мы устроили поистине великолепную встречу. Никогда, ни до того, ни после, я не чувствовал себя столь добродетельным. Конверт без марок с надписью: «Служба его величества» произвел молниеносно метаморфозу в моей жизни, и к вечеру я из разряда ни на что негодных людей перешел в Валгаллу героев. Моя бабушка прижала меня к своей пышной груди и с непогрешимостью истинно великих людей заявила, что она всегда верила в мой успех. Она послала за своей сумочкой, за очками, и затем выписала мне чек на сотню фунтов. Ее пример оказался заразительным, и я получил в тот день до двухсот фунтов в подарок. Несколько дней спустя, не тронув этих денег, я отправился в Лондон, чтобы приступить к своим официальным обязанностям в Министерстве иностранных дел.

В тот год Министерство иностранных дел существенно отличалось от теперешнего министерства. Оно соединяло тогда простор с изяществом, служба в нем шла легко. Теперь это кроличий садок, набитый машинистками в очках и серьезными, весьма дурно одетыми молодыми людьми. В 1911 году в нем еще находились престарелые джентльмены, писавшие из-за причуды гусиными перьями. Известный стандарт почерка и тщательное соблюдение полей требовались еще от молодых чиновников. В остальных отношениях это было спокойное, не лишенное приятности времяпрепровождение, подкрепляемое регулярностью службы и соответствующим перерывом на завтрак. Если служебные часы были длиннее сравнения Пальмерстона о фонтанах на Трафальгар-сквер, что «бьют от 10 часов утра до 4 часов дня», то это не было утомительно для меня. Да эти часы и не отдавались исключительно работе. В департаменте, куда я был назначен, процветал настольный крикет под искусным руководством Гюи Лекока, теперь председателя федерации британских промышленников.

Война и деятельность лорда Керзона уничтожили эту тихую заводь в стремительном потоке жизни. Коридоры, где играли в футбол, теперь уставлены тяжелыми шкафами с архивами. Штаты удвоились. Бумаги развелось столько, что сознательный служащий должен работать до поздней ночи, чтобы выполнить дневное задание. В Министерстве иностранных дел теперь работают дольше, чем в большинстве торговых фирм. Оно стало действенным и более демократичным.

В мое время оно обладало высокоразвитым чувством сознания собственного превосходства. Это было убежище мандаринов, державшихся надменно и обособленно от более плебейских министерств Уайтхолла. Допускалось до некоторой степени равенство с Министерством финансов. В конечном итоге даже посольские оклады находились под контролем Министерства финансов. Мы посправедливости славимся своим практическим смыслом. Нет англичанина, который не положил бы в карман свою социальную спесь, если это пойдет на пользу его карману. Министерство торговли, с другой стороны, рассматривалось подобно стрелковому тиру в публичной школе, как прибежище для бездельников.

На младших вице-консулов, главная обязанность которых заключалась в содействии укреплению британской торговли за границей, смотрели как на ненужных пришельцев. В отношении социального положения они как бы пребывали в чистилище между раем первого отделения и адом второго.

В то время процедура в отношении младших вице-консулов была такая. До занятия заграничного поста требовалось пробыть три месяца в консульском и коммерческом департаментах Министерства иностранных дел. Если не считать, что пребывание здесь дало мне возможность познакомиться со многими служащими министерства, то это была просто трата времени. Ввиду такого казенного отношения к торговой деятельности эти департаменты были самыми бездеятельными в министерстве. Старшие чиновники, работавшие в них, были люди, потерявшие всякое честолюбие и оставившие надежду на дальнейшее повышение. Это была последняя ступень к почетной отставке и пенсии.

В качестве первого в новом списке вице-консулов я был назначен отбывать свой стаж в консульский департамент. Моим шефом был лорд Дюферин, добрый и благородный человек, который выкуривал бесчисленное количество папирос и казался больным на вид, будучи таковым в действительности. От своих подчиненных он требовал хороших манер и исполнительности. Единственной его страстью были красные чернила. Мои первые две недели пребывания в министерстве были сущим несчастьем, сравнимым только с первыми двумя неделями пребывания в школе. Никто со мной не заговаривал. Я ежедневно являлся в 11 часов утра в туго накрахмаленном воротничке, в установленной короткой черной визитке и в полосатых брюках. Я регистрировал письма, поступавшие в небольших количествах от пострадавших английских подданных за границей. Случалось, я набрасывал черновики требований об уплате сумм, выданных авансом британскими консулами потерпевшим кораблекрушение морякам.