Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя - Джоанна Кэннон

Когда мы добрались до больницы, меня провезли через зал ожидания под взгляды многочисленных людей, и я оказалась в реанимации, где вокруг моей каталки собралась кучка людей. Я видела только их предплечья, темно-синие рукава, вымытые руки и передаваемые у меня над головой предметы. Пока меня катили по коридору, чтобы сделать рентген и томографию, я видела размытое сияние люминесцентных ламп на потолке и все время надеялась, что кто-нибудь все-таки вытрет мой нос. Это было моим единственным желанием.

Каждый раз, работая в реанимации, я старалась вспомнить эти ощущения: как пациенту только и видно, что руки и рукава, а также ослепительный свет люминесцентных ламп над головой. Как сильно это все пугает.

Когда было решено, что мое состояние стабильно, кучка людей в синей форме разбрелась, и я снова осталась одна. Тогда-то и появилась она. Младший врач. Она была очень молодой – наверное, лишь немногим старше меня. Она наклонилась через край кровати.

– Не переживайте, – сказала она. – Моя подруга точно так же повредила лицо о камни, когда плавала с аквалангом в Греции.

Я в точности помню сказанные ею слова. Помню сострадание, излучаемое ее глазами.

– Поначалу это было ужасно, однако теперь, – прошептала она, – по ней даже и не скажешь.

«Да у меня же на лице просто царапина», – хотелось сказать мне. Это пустяк. Наверное, мне наложат пару швов, да и отправят домой. Почему вы мне говорите такое? Почему вы смотрите на меня с таким беспокойством?

Но ничего из этого я ей не сказала. Я просто смотрела на нее. Потому что ее слова дали мне понять – в то самое мгновение утешения со стороны незнакомого человека, – что я превратилась в того, кто нуждается в жалости.

Я все поняла, когда сама стала младшим врачом. В этот период ты постоянно находишься в окружении людей, которые гораздо умнее, гораздо опытнее, чем ты можешь хотя бы надеяться стать. Ты чувствуешь себя бесполезным. Ненужным. Тебе кажется, что ты ничем не в состоянии помочь, поэтому делишься тем, в чем у тебя есть уверенность.

Ты делишься состраданием. Ты произносишь слова. И, чтобы компенсировать собственное чувство беспомощности, ты раздаешь эти слова направо и налево. Младший врач в реанимации просто пыталась быть доброй. Ее доброта, однако, привела меня в ужас.

Лишь намного позже я поняла, почему она все это сказала. Когда меня доставили в палату и мне удалось уговорить медсестер отпустить меня одну в туалет. Когда в этом туалете я посмотрела в зеркало над раковиной. Когда впервые увидела свое новое лицо и в ужасе отшатнулась, подумав, что зашел кто-то еще. Я наконец поняла, почему мне казалось, будто у меня течет из носа. В результате удара при аварии капот моей машины полностью смяло, и я упала коленями на пол. Я ударилась головой о приборную панель, и – дело было задолго до изобретения подушек безопасности – сломала своим лицом руль. Твердые, острые частицы пластика вонзились в мой рот и нос, содрав мясо с костей. Мое лицо при желании можно было бы снять с черепа, словно маску. Я не пребывала в мучительной агонии лишь потому, что не осталось ни одного нервного окончания, чтобы дать мне знать о боли.

Я вспоминаю обо всем этом за рулем автомобиля, однако думаю, скорее, не о полученных травмах, месяцах реабилитации и годах, которые понадобились мне, чтобы привыкнуть к своему новому лицу. Я думаю прежде всего о том молодом враче в реанимации. Я думаю о ее неуместной доброте, которая, несмотря на благие намерения, напугала меня в тот момент, когда, казалось, я уже была напугана дальше некуда.

Долгие месяцы после происшествия из-за повреждений рта я не могла есть (мне приходилось пить из трубочки питательные смеси с банановым вкусом, и по прошествии многих лет я вспоминала этот вкус каждый раз, когда назначала их кому-то из пациентов). Говорить я тоже не могла. Вернее, могла, но эти звуки никому не под силу было разобрать (хотя мне они казались совершенно понятными). Поэтому мне приходилось писать все, что я хотела сказать. Это удивительное упражнение – писать вместо того, чтобы говорить. Оно учит быть менее раздражительной. Более вдумчивой. Какой бы несчастной и разбитой я тогда ни была, мне приходилось тщательно взвешивать все свои мысли, прежде чем выразить их на бумаге. Мне кажется, что, если бы мы все подбирали слова, которые говорим, с такой же тщательностью, как их пишем, мир был бы куда более приятным местом для жизни.

Как бы мне ни нравилась идея о том, чтобы все проявляли друг к другу сочувствие и доброту и как бы мне ни нравились хэштеги и все замечательные отголоски небольших хороших поступков, добротой все равно нельзя разбрасываться вокруг, словно грязью, в надежде, что она прилипнет, куда нужно. С добрыми словами, равно как и всеми остальными, что вылетают у вас изо рта (и печатаются на вашей клавиатуре), нужно быть осторожными. Доброта действительно бывает неправильной. Это не какое-то универсальное средство и не какая-то мода, которой нужно следовать, и, хотя доброта – одно из наиболее могучих и воодушевляющих человеческих качеств, необдуманная, она способна натворить не меньше зла, чем самые безжалостные и хорошо спланированные жестокие поступки. Потому что отголоски доброты действительно звучат вечно, и хорошие, и плохие, и слова, сказанные с самыми благими на свете намерениями, незнакомый человек может вспоминать многие годы спустя, на пустой дороге через голые холмы Северного Дербишира во время долгой поездки домой.

9

Розовый дом

В первый день в медицинской школе нам сказали, что следующие несколько лет нас будут учить, как лечить болезни, помогать пациентам жить здоровыми, а также как помогать им комфортно умирать. Нам было велено никогда не забывать про своих пациентов. «Всегда прощупывайте пациенту живот», – сказал наш профессор (преподаватель по анатомии, хирург, в тот самый год ушедший на пенсию). Это был его самый главный совет – совет, который многие годы спустя назовут пациент-ориентированным подходом. «Всегда прощупывайте живот». Тот же самый хирург велел нам смириться с тем фактом, что часть из того, чему нас будут учить, потеряет актуальность уже к моменту окончания учебы. Он призывал нас