1812. Все было не так! - Георгий Суданов

Безусловно, это не могло не сказаться на ходе военных действий.

14 (26) апреля 1812 года император Александр прибыл в Вильно, в главную квартиру 1-й Западной армии. Таким образом, в соответствии с § 18 «Учреждения для управления Большой действующей армией» он автоматически вступил в командование 1-й Западной армией.

Но, как ни странно, он стал главнокомандующим только этой армии, так как приказа о принятии императором на себя общего командования не последовало. Как отмечает всегда и во всем дотошный А.А. Подмазо, «не было создано ни отдельного Главного штаба при императоре, ни отдельной Главной императорской квартиры, ни других служб, которые по «Учреждению для управления Большой действующей армией» положено было создать при главнокомандующем. Утверждения же о том, что царь являлся единым главнокомандующим только потому, что он отдавал приказы всем армиям, не состоятельны, так как по своему статуту императора он мог отдавать любому генералу любые приказы вне зависимости от того, являлся ли он при этом единым главнокомандующим или нет. Подобные приказы царь мог отдавать (и отдавал), даже не выезжая из Петербурга. То есть юридически в начале войны царь был только главнокомандующим 1-й Западной армией, хотя фактически он взял на себя функции общего главнокомандующего».

По свидетельствам очевидцев, императорская главная квартира в Вильно представляла собой «блестящее собрание генералов, занятых балами и вообще придворной жизнью». Хорошо известно, что начало военных действий стало полной неожиданностью для императора и его ближайшего окружения.

Вслед за этим последовали первые военные неудачи.

Барклай был в бешенстве, но он ничего не мог поделать, ибо, как пишет М.В. Довнар-Запольский, он «занимал довольно оригинальное положение». И оригинальность эта (если не сказать – нелепость) заключалась в том, что Михаил Богданович был даже в своей армии не командующим, а лишь исполнителем повелений государя. Это создавало ему – профессиональному военному – массу неудобств.

А 7 (19) июля 1812 года император Александр вдруг покинул 1-ю Западную армию.

Почему? Как бы отвечая на этот вопрос, он потом написал своей сестре письмо, в котором с болью говорилось о том, что он вынужден был, в угоду общественному мнению, отказаться от личного участия в войне, что он не может упрекнуть себя в отсутствии личной храбрости и в нежелании быть в действующей армии. Просто, мол, обстоятельства сложились так, что ему пришлось пожертвовать самолюбием и т. д.

После отъезда императора, в соответствии с «Учреждением для управления Большой действующей армией», прежний главнокомандующий М.Б. Барклай де Толли сразу же снова автоматически вступил в командование.

При этом, и этот факт особо подчеркивается А.А. Подмазо, «тезис об оставлении царем армии без назначения командующего верен только в отношении единого главнокомандующего. М.Б. Барклай де Толли, хотя и был военным министром, все же не являлся единым главнокомандующим».

После того как император уехал, Барклай облегченно вздохнул и, как мы уже говорили, сразу же вступил в командование. Но вот чем? Еще раз подчеркнем – только своей 1-й Западной армией.

Подобное положение удивительно в условиях начавшейся войны, но формально командующий 2-й Западной армией князь Багратион не обязан был подчиняться Барклаю. Как совершенно верно отмечает историк В.М. Безотосный, император уехал, «оставив главнокомандующих самих искать выход из создавшегося положения».

Подобное положение странно, ибо каждый из двух главнокомандующих – и Барклай, и князь Багратион – имел право отдельно распоряжаться своими войсками и непосредственно переписываться с императором. Более того, штабы двух армий были переполнены «лишними» людьми, только мешавшими управлению войсками, повсюду царили неразбериха и интриги…

Е. Гречена в своей книге «Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах» иронизирует:

«Наверное, покидая армию, император Александр просто забыл о том, что на войне без единоначалия никак нельзя. А может быть, он этого и не знал? Все-таки не военный был человек. А вот по-настоящему военный человек Наполеон всегда говорил, что один даже плохой главнокомандующий все равно лучше двух хороших. В том, что это именно так, мы очень скоро убедимся».

Кто только не писал о том, что войска Наполеона 12 (24) июня 1812 года форсировали Неман. Вот лишь несколько примеров подобных утверждений: «около 500 тысяч наполеоновских солдат форсировали реку Неман и вторглись в Россию» (Краткий справочник школьника), «около 600 тысяч наполеоновских солдат, включая воинские контингенты из оккупированных Францией стран, форсировали реку Неман с территории Великого герцогства Варшавского и вторглись в Россию» (Большая историческая энциклопедия) и т. д.

Но при этом в любом словаре можно посмотреть значение термина «форсировать» и убедиться в том, что это есть «переход через реку, теснину, обороняемое противником препятствие». Обороняемое! В данном случае это и есть ключевое слово, означающее, что форсировать Неман – это значит «преодолеть Неман с боем».

Как же все выглядело на самом деле?

На самом деле 11 (23) июня Наполеон прибыл в штаб маршала Даву, находившийся на расстоянии одного лье от Немана и Ковно, и приказал произвести рекогносцировку на берегах реки и во всех окрестностях. Вечером он сам сел на лошадь, чтобы при свете луны подробнее обследовать берег реки и определить точное место переправы.

Император объезжал берег в сопровождении генерала Аксо.

Утром следующего дня ему пришлось накинуть на себя шинель одного из польских солдат, чтобы не привлекать ненужного внимания.

Генерал Арман де Коленкур вспоминает:

«Когда император скакал галопом по полю, из-под ног его лошади выпрыгнул заяц, и она слегка отскочила вбок. Император, который очень плохо ездил верхом, упал наземь, но поднялся с такой быстротой, что был на ногах прежде, чем я подоспел, чтобы его поднять. Он вновь сел на лошадь, не произнеся ни слова. Почва была очень рыхлая, и он лишь слегка ушиб нижнюю часть бедра. Я тогда же подумал, что это – дурное предзнаменование, и я, конечно, был не единственным, так как князь Невшательский [маршал Бертье. – Авт.] тотчас же коснулся моей руки и сказал:

– Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман. Это падение – дурное предзнаменование.

Император, который в первые моменты хранил глубокое молчание и, очевидно, предавался не более веселым мыслям, чем мы, начал затем нарочно шутить по поводу своего падения с князем Невшательским и со мною, но, вопреки его стараниям, можно было заметить его дурное настроение и мрачные мысли. При других обстоятельствах он жаловался бы на лошадь, сделавшую глупый скачок, и на обер-шталмейстера. Но на сей раз он старался выказать хорошее настроение и делал все, что мог, чтобы рассеять те мысли, которые – он чувствовал – могли прийти в голову каждому из нас, так как, вопреки самим себе, люди бывают суеверными при таких решающих обстоятельствах и накануне таких великих событий. Каждый думал об этом падении, и на лицах некоторых чинов штаба можно было прочесть, что римляне, верившие в предзнаменования, не перешли бы через Неман».