Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс

что лицо Данте похоже на карту мира. Светлого мира – без зла и пороков.

Вот это да, – думал я, – мир, в котором нет зла.

Наверное, нет ничего прекраснее.

Воробьи, падающие с неба

В детстве я иногда просыпался и думал, что настал конец света.

Один

Наутро после того, как мы похоронили воробья, я проснулся с высокой температурой.

Все тело ныло, горло болело, голова пульсировала почти как сердце. Я сидел, уставившись на свои руки: казалось, они принадлежали кому-то другому. Потом я попытался встать – но тут же потерял равновесие, и комната закружилась перед глазами. Я попробовал сделать шаг, но ноги не держали. Повалившись обратно на кровать, я случайно столкнул на пол свои радиочасы.

В комнату заглянула мама, но мне почему-то показалось, что она ненастоящая.

– Мам? Мам, это ты? – Кажется, я кричал.

Она вопросительно на меня смотрела.

– Да, – ответила она. Вид у нее был очень серьезный.

– Я упал, – сказал я.

Она мне ответила, но я не смог ничего разобрать. Все казалось очень странным, отчего я решил, что еще сплю, но мама коснулась моего лба, и ее прикосновение было настоящим.

– Ты весь горишь, – сказала она и коснулась моих щек.

Я не понимал, где я, поэтому так ее и спросил:

– Где мы?

Она обняла меня.

– Ш-ш-ш.

Мир вдруг погрузился в тишину.

Между мной и миром появилась стена, и на миг я подумал, что он никогда не хотел, чтобы я существовал, а потому решил воспользоваться случаем и наконец избавиться от меня.

Я поднял глаза и снова увидел маму: она стояла надо мной с двумя таблетками аспирина и стаканом воды.

Я сел, потянулся за таблетками и положил их в рот. А когда взял стакан, то заметил, что руки у меня трясутся.

Мама сунула градусник мне под язык. Затем посмотрела на часы, выждала пару минут и вынула его.

– Сорок градусов, – сказала она. – Надо срочно сбить температуру. – Она покачала головой: – Это всё микробы из бассейна.

Мир на секунду стал огромным.

– Это обычная простуда, – прошептал я, но, казалось, говорил кто-то другой.

– Думаю, это грипп.

Но ведь сейчас лето, – вертелось у меня на языке, однако вслух я этого произнести не смог. Меня трясло. Мама укрыла меня еще одним одеялом.

Комната плыла перед глазами, но стоило закрыть их, как она останавливалась и погружалась во мрак.

А потом пришли сны.

Птицы падали с неба. Воробьи. Миллионы, мириады воробьев. Они падали, словно дождь, и, падая, разбивались об меня, так что я весь запачкался кровью, но укрыться от них было негде. Их клювы впивались в мою кожу, словно стрелы. А еще с неба падал самолет, на котором летел Бадди Холли. Уэйлон Дженнингс исполнял La Bamba. Я слышал, как плачет Данте, – и, обернувшись, заметил, что на руках он держит бездыханное тело Ричи Валенса. И тут на нас обрушился самолет – я видел только тени и землю в огне.

А потом небо исчезло.

Наверное, я закричал, потому что, очнувшись, увидел рядом маму с папой. Я дрожал и был весь мокрый от пота. И вдруг понял, что плачу и не могу остановиться.

Папа взял меня на руки и, сев в кресло, стал укачивать. Я чувствовал себя маленьким и слабым, и мне хотелось обнять его в ответ, но руки ослабли и совсем меня не слушались; и я хотел спросить его, брал ли он меня так на руки, когда я был маленьким, потому что вспомнить не мог; и почему же я не мог этого вспомнить?

Я подумал, что все еще сплю, но мама стала менять мне простыни, и я понял, что все это происходит по-настоящему. Один лишь я настоящим не был.

Кажется, я бессвязно бормотал. Папа крепче прижал меня к себе и начал что-то шептать, но ни его объятия, ни шепот не помогали: меня трясло все так же сильно.

Мама обтерла меня полотенцем, а после они с папой переодели меня в чистую футболку и белье. И тогда я сказал кое-что очень странное:

– Не выбрасывайте эту футболку. Мне ее папа подарил.

Я понимал, что плачу, но не понимал почему, ведь это было совсем на меня не похоже; и тогда я решил, что плачу вовсе не я, а кто-то другой.

Я услышал, как отец говорит мне:

– Ш-ш-ш, все в порядке.

Потом он положил меня на кровать, а мама села рядом и дала мне еще воды и аспирина. Я увидел лицо отца и сразу понял, что он волнуется, и мне стало грустно, что он волнуется из-за меня. Я пытался понять, правда ли он брал меня на руки, и хотел сказать, что вовсе не ненавижу его, просто не понимаю; не понимаю, кто он, но очень-очень хочу понять. Мама сказала папе что-то по-испански, и он кивнул. Но я так сильно устал, что ни о каких словах не мог и думать.

Мир погрузился в тишину.

Я уснул, и сны пришли вновь. На улице лил дождь, а вокруг меня гремел гром и небо рассекали молнии. Я видел себя со стороны – видел, как я бегу под дождем. Я искал Данте и кричал, потому что он потерялся:

– Данте! Вернись! Вернись!

А потом я перестал искать Данте и стал искать папу и звать его:

– Папа! Папа! Куда ты ушел? Куда ты ушел?..

Я снова проснулся весь в поту.

Папа сидел в моем кресле-качалке и смотрел на меня.

В комнату зашла мама. Она посмотрела сначала на отца, затем на меня.

– Я не хотел тебя пугать. – Говорить я мог только шепотом.

Мама улыбнулась, и я подумал, что в молодости она, должно быть, была очень красивой. Она помогла мне сесть в кровати.

– Amor[15], ты весь мокрый. Почему бы тебе не сходить в душ?

– Мне снились кошмары.

Я положил голову ей на плечо. Мне хотелось, чтобы мы втроем сидели так вечно.

Отец отвел меня в душ.

Тело ослабло и совсем меня не слушалось, и как только теплая вода коснулась моей кожи, я вспомнил свои сны…

Данте, папа.

И я задумался о том, как выглядел папа в моем возрасте. Мама рассказывала, что он был красавцем. Интересно, – думал я, – был ли он таким же красивым, как Данте? И почему я вообще об этом подумал?..

Когда я вернулся в кровать, мама снова перестилала простыни.

– Температура спала, – сказала она и протянула мне еще один стакан