Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

На другой день началась забастовка. И все рабочие с запани — Инари, Каллио, Сара и Сунила, Альстрем, Сипиляйнен и еще много других — пошли в деревню, на месте остался один только десятник.

По дороге к ним присоединились другие ребята. От одного из них несло самогоном, и Инари выбранил его скотиной, и другие согласились с этим.

Сара сказал, что за таким человеком, как Инари, можно идти и что, когда забастовка, нельзя пить.

До деревни вниз по течению — двадцать километров. Каллио шел и спотыкался. Сунила и Сара взялись нести его инструменты, и к вечеру они добрались до деревни. Там было уже много сплавщиков, они сговаривались, если общество не согласится дать прибавку, разойтись. Каллио стал устраиваться на ночлег в одной баньке вместе с Сара, Инари и Сипиляйненом. Когда они уже легли, пришел Сунила и сказал:

— Инари, тебе надо уйти, тебя ищут.

Альстрем засмеялся: мы, мол, не таковские, чтобы своих в обиду дать.

А Сунила сказал:

— Здешние шюцкоровцы все вооружены.

Инари вышел из бани с Сунила и сказал, что сейчас вернется. Каллио, утомленный, заснул.

Проснулся он от ругани. Два полисмена ругали Сара на чем свет стоит, а тот бормотал, что ничего не знает и никогда даже не видал человека, которого зовут Инари. Каллио посмотрел на него, как на сумасшедшего, а потом сообразил и стал тоже говорить, что такого человека не знает, хотя видел, как Инари уходил по ускользающим бревнам.

— Опять пропал этот черт в русских сапогах! — выругался полицейский.

— А кто этот человек, которого вы ищете? — полюбопытствовал Каллио.

— Да так, картежник, шулер один, — огрызнулся другой полицейский.

И они оба вышли из бани.

Каллио и Сара тоже вышли. К ним подошел хозяин бани, местный крестьянин, и, похлопывая Каллио по плечу, заулыбался ему:

— Молодчаги, что не стали бревна назад в реку выкатывать. Нам, крестьянам, теперь суд с акционеров, как за потраву, за эти бревна присудит.

И они пошли дальше.

В деревне скопилось много сплавщиков. Они все взяли расчет, и, как всегда после получки, вокруг них увивались сомнительные люди, вытаскивали засаленные карты, многозначительно пощелкивали пальцами по горлу. А на площади, где уже вертелись коробейники, стало известно, что общество на прибавку не идет.

— Все равно сплав скоро бы кончился, на неделю раньше придем домой, — беззаботно сказал Сунила.

— В России все наоборот, — сказал Каллио, — там акционеров рабочие прогнали.

«Молодцы! — подумал Сара и пригорюнился. — Неужели нет прибавки, что теперь будут делать мои старики?»

Каллио не знал, где находится Инари, и ему было не по себе. Поэтому он выругал Сара и сказал ему:

— Брось канючить, пойдем поработаем два дня у Эльвиры Олави, всего тридцать километров отсюда, и я дам тебе весь свой заработок со сплава на стариков.

Сунила был как раз из той деревни и сказал, что Эльвиру с детьми увез к себе ее отец. Каллио стало еще грустнее, и он пошел танцевать.

Танцы были устроены на мосту, там гладкий деревянный настил, трава не цепляется за кеньги, как на лугу, и пыль не поднимается, как на дороге.

Но танцы скоро наскучили Каллио. Они втроем — Сунила, он и Сара — опрокинули за углом у баньки по стакану самогона, самогонщик торопил их.

Каллио сказал:

— Возьми для стариков деньги, Сара.

Но деньги Сара не достались, потому что Каллио и Сунила через час проиграли их до последнего пенни. Только у Сара осталось несколько марок. Он понял, что имеет дело с шулером. Сунила божился, что если бы у него было еще три марки, он бы все вернул, и теперь он раскусил механику.

Сара поехал на пароходе в город по лесным озерам, и друзья махали ему шапками, а потом, обнявшись, пошли по дороге в другую деревню; там Каллио нанялся батрачить, а Сунила пошел дальше. Они друг другу очень понравились и сговорились зимою пойти на лесозаготовки вместе.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Я держу курс на Звериный остров, там закусим, — сказал Коскинен.

Накренясь на крутом ходу, обдавая мелкой россыпью холодящих брызг, громко дыша туго надутым холстом паруса, вылетела из-за острова Блекхольм яхта и пронеслась мимо них.

Инари, оставляя островок Лоцманской станции слева, быстро повел лодку к Хегхольму — Звериному острову.

Коскинен был за рулем.

Он не мог спокойно глядеть на эту бухту. После разгрома финской рабочей революции в восемнадцатом году товарищи устроили его матросом на пароход, спасая от расстрела. И вот 15 мая пятнадцать пленных были приведены на пароход для отправки в Свеаборг на казнь. Четырнадцать из них были связаны попарно наручниками. Пятнадцатый — писатель Майю Лассила, — одетый в тяжелую шубу, стоял отдельно на палубе под особым конвоем. Когда пароход прошел уже больше половины пути к острову Сандхамн, месту казни, Лассила бросился через борт в море. Шуба, надувшись пузырем, помешала ему уйти под воду.

Лахтари расстреляли его на воде и подняли труп на палубу.

Офицер сказал, плюнув через фальшборт:

— Эта собака принесла нам больше зла, чем целый их бандитский взвод.

А Коскинен должен был стоять рядом, спокойно выслушивать эти слова и затем прибирать еще палубу. А теперь здесь играли белокрылые яхты.

— Ну, говори, — сказал, наконец, Коскинен и огляделся.

Они ушли далеко от всех и остались совсем одни.

И Инари, погружая в прозрачную воду весла, в такт гребле начал:

— Ты поручил мне узнать настроение лесорубов Похьяла. Оно великолепно. Ты поручил мне вести разъяснительную работу. Я вел ее. Ты поручил мне вербовать наших ребят. Я их оставил в разных пунктах больше десятка. И наконец, ты поручил мне провести разведку боем — организовать забастовку. Я организовал две забастовки, бастовало больше полтысячи человек. Там есть ребята, которые были в Красной гвардии в гражданскую и в финском легионе у англичан на Мурмане, там есть и возчики, которых держат хозяйства, там малая плата, и у большинства не хватает одежды. Если тебе надо еще что-нибудь знать — спрашивай, а то я так говорить не умею.

И пока он говорил, Коскинен, как будто не слушая его, сосредоточенно думал о чем-то; он, казалось, всеми силами сдерживал свое волнение и не решался сказать собеседнику что-то очень важное. И он ответил Инари не сразу:

— Я хочу поручить тебе дело, которое, по-моему, можешь выполнить только ты. Но прежде чем дать это поручение, я хочу услышать от тебя всю твою жизнь, которую я знаю только кусками. Рассказывай. Сначала и до того дня, когда ты пришел ко