Карл, герцог - Александр Зорич

Когда дверь провозвестила появление Гвискара и Гвискар влетел во мрак колдовской обители в своей мокрой, окровавленной, изодранной одежде, Фатар был готов. Он знал, что теперь у него не будет союзника в лице, в голове умерщвленного Магомы и придется всё свершать с проворством лепездричества.

Фатар был верен себе. С семи ярчайших светильников упадала, обманчиво и сладостно шурша, толстотканная шора, свет проявлял незваного гостя во всём его подозрительном великолепии, а десница Фатара уже сообщила огонь пороховой западне на полу.

Шипящая дуга расползлась по крупицам, обращая серое в черное. Тень врага была сожжена без остатка. Враг повалился лицом вперед, исторгая хрип, недостойный глиняного человека.

Гвискар обманул Фатара. Мимолетный передний дружок, пораженный кинжалом Гвискара в спину, был мертв, Гвискар был жив, Фатару, только что испепелившему тень какой-то жалкой шестерки из колоды Зегресов, оставалось жить совсем недолго.

Чужой, неприятно легкий меч в руке Гвискара в погоне за сердцем Разбивающего и Создающего искрошил анфиладу демонов-покровителей среди прочей магической утвари. Фатар держал своё хозяйство на огромных возносящихся ввысь стеллажах, расставленных по стенам предтечами Эмпайр Стейтс Билдинг.

Фатару было некуда бежать и он, словно бы юнга, словно бы человек-паук, споро перебирая руками-ногами, полез вверх. Гвискар подпрыгнул, но острие его меча лишь нежно кольнуло Фатара в пятку – суетливый карлик успешно уходил в третье измерение.

Гвискар расхохотался. Он, Гвискар, здесь, среди пороховой гари и мускусной вони, загоняет на небеса вредного старикана, который мог бы коротать остаток сытой жизни в кругу прыщавых внуков, так нет, гляди, он туда же – Разбивающий и Создающий!

Фатар был уже на высоте четвертого этажа. Из-под его ног сорвался и полетел вниз исполинский тигль с какой-то философской отрыжкой. Гвискар учтиво отошел в сторону. Тигль разорвался с силой бомбического ядра и на Гвискаре прибавилось пурпурных оспин. Сандаловые плашки на рукояти меча, обляпанные рыжеватой бурдой, поспешили обуглиться. Гвискар поспешил брякнуть безобидное богохульство.

Фатару это понравилось. Обустроившись на четырнадцатой по счету снизу полке, он смахнул на Гвискара всё её содержимое – двенадцать томов Руми в золотых окладах, стопу пустых пергаментов, кучу мышиного кала и действующую модель человека по Абу-Сине.

– Подвязывай! – крикнул Гвискар скучным голосом. У его ног звонко дрожал воткнувшийся углом в пол одиннадцатый том.

Фатару не думалось подвязывать. Его душа рвалась вверх посредством падкого до жизни тела. Пальцы Фатара легли на край пятнадцатой полки. Легли в осязательное ощущение мягкого войлока – пыль, как заключили пальцы. Пыль на паутине – гордо уточнил кое-кто.

Кое-кто, скрытый во глубине вечных сумерек пятнадцатой полки, имел представление о пальцах Фатара через дрожательное ощущение. В мироздание кое-кого вторгся съедобный друг, несъедобный враг, нечто невразумительное – нужное укусить.

Как падал тигль, как падали тома Руми, как падал человек по Абу-Сине, так падал вниз Фатар, человек по Дарвину. Гвискар сопроводил его взглядом до самого одиннадцатого тома. Разбивающий и Создающий пропорол себе чрево об его золотой оклад.

Гвискар отрубил Фатару голову.

Гвискар растоптал плоского и алого (в прошлом – серого) паука, барахтавшегося в крови Фатара.

Гвискар вздохнул и осмотрелся.

Сопротивление было подавлено.

За внутренней пустотой Фатара придут двое в ультрамарине… (Гвискар снял с пояса Фатара трут и кресало; досадливо тряхнул головой, поморщился и осторожно вернул их умертвию; подошел к семи светильникам; наотмашь рубанул по ним сарацинским мечом; на толстотканные шоры, на пол, на расплющенное тело злого мудреца пролился огонь) …а над внешней пустотой будут трудиться простые законы вещного мира. Апейрон, бальтасар, флогистон.

Гвискар вышел из Велеса Красного, провожаемый восторженным испугом трех десятков зегресовых зольдатиков, которые совершенно не входили в гвискаров estimate.

Гвискар прихрамывал. Какой-то идиот пустил ему в затылок одинокую стрелу. Промахнулся, вдобавок.

Тень глиняного человека потускнела – это камнем пущенный в небо дым Разрушающего и Создающего притушил на время солнце.

В ущелье его ждала Гибор и подарки: три застреленных Зегреса – младшие братья Магомы.

– Они беж-жали моего гнева! – Гвискар артистически заломил бровь и из свежего пореза на лбу вышли несколько лишних капель дурной крови.

– И повстречались с моим. Умойся, Гвискар.

– Устала?

– Устала.

– Значит, сегодня не будем? – спросил Гвискар.

Он ошибся, конечно.

Гвискар и Гибор дулись в кости под стеной госпиталя, когда ворота взяли рамой кортеж Изабеллы Бургундской. Гибор была поглощена комбинаторикой.

– Нет, ты только глянь! – Гвискар даже улыбнулся – без нужды, то есть когда не требовалось изображать обаяшечку или наводить коварный политес, он делал это нечасто. Не из злобности, которая якобы имманентна глиняным людям, а просто от лени, которая им действительно имманентна.

Изабелла Португальская была симпатична Гвискару куда больше Жануария. Жануарий – неплохой босс, но, как выражался Гвискар, «изрядно притомил».

– Да посмотри же, ну! К нам приехал кто-то очень важный!

– Не посмотрю. Пока я буду смотреть, ты опять нажульничаешь, – огрызнулась Гибор, которой ужасно не везло сегодня.

Она потрясла кожаный конус с тройкой игральных костей. Она решила рискнуть и бороться за «стрит».

– Не будь занудой, милая! Что теперь твои кости, когда тут сама герцогиня Бургундская?

Стоило прозвучать имени, как Гибор подняла глаза с игрального платка и выпрямила спину. Безусловный рефлекс придворной дамы.

– Мои рыбки! Живые и здоровые! Вы кудесник, Жануарий! – всплеснула руками Изабелла, отослав всем присутствующим один-единственный воздушный поцелуй на собачью драку.

– Знаешь, она какая-то слишком суетливая. Крикливая. Как я раньше не замечал?

– Согласись, мы многое раньше не замечали, – сакраментально заметила Гибор.

– И мне не нравится, что она нас назвала «рыбками». Я терпеть не могу, когда сюсюкают.

– И я. Ну и что с того?

– А то. Мы с ней никуда не поедем. У меня от её писка закладывает уши, – вполголоса заметил Гвискар, глядя на Изабеллу, которая щебетала Жануарию о житье-бытье, о святых мощах, которые везет в особом ларце, о замечательных арабах, которые бывают такими красивыми, о своём пятилетнем сынишке, Карле, который пишет ей такие смышленые письма; о том, например, как он встретил волшебного пса. ("Представляете, так трогательно сказать: «волшебного пса»!)