Пять минут жизни - Эмма Скотт

«Она потеряла родителей, ее сестра в санатории. Пойми ее».

Я протянул ей руку.

– Здравствуйте, мисс Хьюз.

Она посмотрела на мою руку так, будто я предложил ей грязный подгузник.

Тея засмеялась.

– Делия, ты такая чудачка. – Сама схватила мою протянутую руку и от души тряхнула. – Тея Хьюз. Так приятно с вами познакомиться.

«Четыре».

Я отпустил ее руку, но продолжал смотреть ей в глаза, ища знак, что все это чушь собачья. Тея нормально держалась. Не бредила, не тряслась от Альцгеймера. Я вспомнил пустой взгляд моего дедушки Джека на смертном одре. Как его воспоминания всплывали и исчезали, и если уж исчезали, то навсегда. Было очевидно, что что-то внутри него сломалось. Тея же выглядела молодой, красивой и совершенно здоровой.

За исключением того, что здоровой она не была.

– Сфотографируй, картинка останется дольше, – сказала Тея, смеясь, пока Делия пронзала меня холодным взглядом.

– Я бы хотела побыть со своей сестрой наедине, – сказала Делия, вытаскивая стул. – Уверена, у вас есть работа.

Тея послала мне извиняющуюся улыбку и помахала на прощание.

Рита оттащила меня от сестер.

– Не принимай это на свой счет. Делия со всеми такая. И спасибо, что занял мисс Хьюз. Как дела?

– Я не могу в это поверить, – пробормотал я.

– Знаю. Не сразу привыкаешь. Такое ощущение, что она притворяется, верно?

Я кивнул.

– Ее высокая работоспособность почти усугубляет ситуацию.

– Кажется, у нее был небольшой приступ.

– Этого следовало ожидать, – ответила Рита. – Их называют приступами отсутствия. Они не причиняют боли.

– Часто они случаются?

– Теперь не так уж часто. Раньше было хуже. Когда она впервые приехала, то была в панике. Приступы каждый день, сутки напролет. Она билась в истерике, бедняжка.

– Ист-т-терике?

Рита кивнула, не заметив моего заикания.

– Случалась перезагрузка, и мисс Хьюз не понимала, что происходит. Представь себе, что приходишь в себя посреди того, как пьешь воду или гуляешь на улице. Или просыпаешься, не зная, утро это или ночь. Но она уже два года в санатории, поэтому привыкла.

– Значит, она помнит, где она.

– Нет, дорогой. Она ничего не может вспомнить. По большей части мисс Хьюз говорит по привычке.

– Она тебя помнит?

Рита покачала головой.

– Нет. Она не знает моего имени. Или имя ее доктора. Она ест в столовой каждый день, три раза в сутки, но не может сказать, где находится помещение. Не может сама дойти из этой комнаты в свою спальню. Если, не дай бог, бросить ее снаружи, она потеряется за считаные минуты. Но мисс Хьюз знает рутину. Мы осторожно внесли в ее дни однообразие, и это впиталось в подсознание. Последовательность сохраняет спокойствие.

Я медленно покачал головой.

– Невероятно.

Она положила ладонь мне на руку.

– Я знаю, это трудно понять, но наш мозг – удивительный механизм с миллиардами клеток. Когда они повреждены, результаты могут быть непредсказуемыми и завораживающими.

Я не находил ситуацию с Теей завораживающей.

Чертовски ужасной, может быть…

Тея внезапно вскочила со стула.

– Делия! – воскликнула она и склонилась над сестрой, крепко ее обнимая. – Я так рада тебя видеть. Сколько уже прошло? Где мама и папа?

– Прошло два года, – сказала Делия. – Мама и папа скоро здесь будут. Расскажи мне об этой пирамиде.

Рита наклонилась ко мне.

– Она переводит внимание мисс Хьюз на рисунок, чтобы бедняжка не спрашивала о родителях.

– Она каждый день рисует Египет?

Рита кивнула.

– Каждый день.

– А что с цепочками слов?

– Необычно, да? Такие тонкие детали. Мисс Хьюз талантливая художница.

– Они что-то значат?

– Ее нейропсихолог, доктор Стивенс, говорит, что это отголоски ее жизни до аварии. По словам Делии, мисс Хьюз училась в художественном колледже и считалась одной из лучших учениц. – Рита улыбнулась. – Однако сама мисс Хьюз иногда утверждает, что была этимологом.

– Кем?

– Тем, кто изучает происхождение слов, – пояснила Рита. – Доктор Стивенс говорит, что это конфабуляция. Выдумка мисс Хьюз. Он думает, ее бедный мозг пытается создать историю за неимением собственной. – Она посмотрела на полную рисунков папку. – Почти пора убираться.

– Ты их просто выбрасываешь? – спросил я.

– А что еще нам с ними делать?

У меня не нашлось ответа, за исключением того, что подобное искусство слишком хорошо для мусора. Тея была слишком хороша для маркеров и бумаги для заметок.

Рита изучила мое выражение лица и снова положила ладонь мне на руку.

– Она нарисует еще, – заверила медсестра. – И никогда не узнает, что их больше нет, потому что, прежде всего, не сможет вспомнить, что их делала.

Я неопределенно кивнул, хотя мне это все не нравилось. Ни одна чертова вещь.

– Мне пора возвращаться к работе, – сказала Рита. – Ты привыкнешь к мисс Хьюз. Просто дай себе время.

Время. У меня его было предостаточно. Годы и годы. У Теи же было всего несколько минут.

«Для тебя она мисс Хьюз. Оставь ее. Делай свою работу».

Пока я подметал пол комнаты отдыха, мои глаза то и дело возвращались к Тее. Мое глупое сердце болело так же, как в тот день, когда умер дедушка Джек. Скорбя о чем-то потерянном, что уже никогда не вернуть.

Это была потеря Теи, а не моя.

«Ты в этом уверен?»

Я кивнул. Я не терял Тею. Она не была моей, чтобы ее потерять, и никогда не будет.

Хоакин оказался прав; Алонзо дал мне две ночные смены подряд. Я познакомился с Мэри Флинт, дежурной медсестрой, что работала каждую ночь, – женщиной средних лет с короткими темными волосами и большим носом. Большая часть ее работы заключалась в том, чтобы раздавать ночные дозы лекарств из закрытой аптечки на втором этаже. Как только резиденты засыпали, у Мэри не оставалось каких-либо занятий. Каждый раз, когда я проходил мимо ее поста, она дремала.

Меня это устраивало. Никаких разговоров.

Первая ночь в «Голубом хребте» была как первая ночь в моем новом доме. Я привыкал к звукам и тишине. Приветствовал одиночество и гарантию, что мне не придется ни с кем общаться. Я бродил по залам точно призрак, слыша лишь шорох своих шагов по линолеуму и звук собственного дыхания.