Опять ягодка - Владимир Качан

А пока в столовой после дневной смены сидит на стуле уставшая Кася, сжимая между ног швабру с мокрой тряпкой. Ей еще надо в перерыве пол протереть и столы тоже. Рядом официантка уговаривает задержавшегося мальчишку (остальные уже на улице, идут на гулянье, на дворе весна, праздник, 1-е Мая) – взять воздушные шарики и выйти на улицу к остальным. С потолка свисает большущая гирлянда из воздушных разноцветных шаров.

– На, – говорит официантка, – отрежь один себе и иди. – Мальчик стоит, смотрит. – Или возьми все. – Она отрезает бечевку и отдает мальчику всё шариковое богатство.

Мальчик держит веревочку и завороженно глядит на немыслимую связку воздушных шаров, какой в руках никогда не держал. В лучшем случае – два-три шарика.

– Бери-бери, – улыбается полненькая официантка с круглым и добрым лицом, – да только поделись там с ребятами, ладно?

Мальчик в восторженном трансе идет к дверям, не отрывая взгляда от шариков. Официантка, обращаясь к Касе и горестно вздохнув, говорит:

– Да… Мой бы продал… Точно. – Вероятно, имея в виду своего сына.

А Кася уже с этого времени, и даже раньше, детей терпеть не может. Она со школы еще считает детей самыми жестокими, коварными и злобными тварями. И еще противно то, что почти каждый из них считает себя центром вселенной, думает, что весь мир вертится вокруг него. Эгоизм детей безграничен, а Кася считает, что любить должны и ее тоже. И такая недолюбленность, обделенность – любовью, вниманием и добротой – со стороны всех, кроме отца, озлобляла еще больше. А отец… что отец?.. Ведь с ним не будешь проводить целые дни, на дискотеку с ним не пойдешь, и вообще с ним нельзя ничего интересного замутить, да и времени нет: Кася работает, ей заработать надо. Заработать – и уехать отсюда подальше.

На другой день после принятого ночью намерения изменить жизнь Семен пришел в школу с бледным, но решительным лицом. Перемену в нем его мучители не заметили и, как всегда самоуверенно, дождавшись даже не окончания уроков, а большой перемены, затолкали Семена в туалет и, вопреки своим же традициям, не приступили сразу к трепке, а начали унижать и оскорблять словами, которые они уверенно принимали за острый юмор и злую сатиру.

– Ну что, князь, – зловеще начал Валя. – Носовой платок у тебя есть?

– Есть, – тихо промолвила жертва.

– Я вас очень прошу, ваше сиятельство, – протрите, если вас не затруднит, платком вашим вот этот унитаз.

– Да, – подхватил второй, – действительно. Не соблаговолите ли, князь?.. – Слово далось ему с трудом, поэтому ничем не оправданная злость на Сему возросла.

– Да не тяни, Исакыч, – продолжал первый, – протрешь чисто вот этот нужник нашего дворянского собрания, и мы сегодня, так и быть, тебя не тронем, бить не будем… может быть, – добавил он, ухмыльнувшись и плюнув на недавно выданные детдомом Семену новые ботинки. Попал. Оба радостно заржали.

– Давайте, князь, за работу, – понукал особо жестокий, Женька, – покажите всем, что вы рядом с простыми людьми, что вы с народом, что вы нами не брезгуете. А то ведь мы и обидеться можем и тогда, как обычно, сожжем ваше имение на хрен, вникаете? (О том, что случилось с поместьем поэта Александра Блока после Февральской революции вчера рассказали на уроке литературы, так что объяснять их речь наличием эрудиции было бы по крайней мере наивно.)

– Ну же, приступай, Исакыч, перемена кончается, – торопил первый, Валентин.

Все молчали. И другие ребята, зашедшие в туалет, тоже молчали и ждали. Что-то непривычное было в этой сценке. Не было в Исакыче знакомой всем рабской покорности, которую, между прочим, сам он считал лишь вынужденным компромиссом. До сих пор честно назвать себя трусом он никак не желал. Затянувшуюся паузу прервал злобный Женька:

– Давай, сука, три унитаз, ну? – Семен молчал, не трогаясь с места. – Ну! – повторил Женька и добавил: – Стоп, погоди чуток, князь. Сначала я туда поссу, понял? – Он сопроводил свои слова соответствующими действиями, расстегивая брюки… И не расстегнул до конца, так как услышал сквозь крепко сжатые губы Семена вполне явственное: «Нет!» И все это услышали.

– Что, что-о-о?! Ну-ка, повтори, – протяжно будто пропели оба садиста, надвигаясь на бедного Сему с двух сторон.

– Я сказал «нет», – повторил Семен твердо и прочел в глазах Женьки и Вальки ожидаемый приговор.

Женька, приблизившись к нему вплотную, коротко взмахнул правой рукой и врезал кулаком в живот неожиданно восставшего раба. Семен согнулся. Не в первый раз он получал от них боксерский свинг в солнечное сплетение, но согнулся в этот раз по-особому. Превозмогая жуткую боль в животе и начиная сгибаться, он изо всех сил, вложив в этот удар всю обиду и все оскорбления, полученные им за годы обучения в школе, вмазал лбом прямо в наглый нос ненавистного обидчика. Из Женькиного носа мгновенно и обильно полилась кровь – так сильно, что ему стало временно не до Семена. О мести можно было подумать попозже. Отходчивый Семен испугался, потом быстро сориентировался и, движимый исключительно желанием помочь и еще надеждой, что его не убьют сразу после уроков, протянул Женьке свой платок, еще минуту назад предназначенный для протирки унитаза. Женька вырвал платок из руки Семы и приложил его к носу, запрокинув голову. Вальку кровь друга приостановить от моментальной мести не смогла. Нанесший другу тяжелую травму носа, а быть может и перелом, этот ягненок удивил, но не более. Не испугал же! Так что Валя был взбешен и свиреп. Пока Женька пытался справиться с кровотечением, Валя яростно мутузил Семена, уже не соображая – куда бьет и останутся ли следы. Прозвенел звонок, перемена кончилась, все, кроме пары школьных палачей, которые остались в туалете заниматься Женькиным носом, пошли в классы, оживленно обсуждая только что увиденное.

Ну а Семен, с явными следами побоев на лице и чувствуя себя если и не героем, то уж точно – человеком, выполнившим наконец свой гражданский долг и спасшим свою честь, тоже побрел на очередной урок, не без удовольствия ловя на себе в коридоре – да-да – уже уважительные взгляды соучеников. Тем не менее к законной гордости собой у начитанного Семена примешивался горький вывод, что настоящего авторитета можно добиться не умом или талантом, особенно в школе, а простой безыскусной способностью дать в морду другому человеку. «Что за кретин, – думал Семен, – придумал фразу «Знание – сила». Неправда это! Сама сила – и есть сила, решающий аргумент в любом споре». И дальше, продолжая сидеть на уроке и будучи не в состоянии вникнуть на этот раз в предмет, он подумал, что и в его конкретном случае сила возобладает над разумом и его беспощадно будут бить эти двое, пока не устанут или пока он чего-нибудь не придумает. К концу урока Семен не придумал ничего, выход по-прежнему виделся только в одном: надо присоединиться к какой-нибудь группе, чтобы его смогли защитить. Но что у него есть? Чем он обладает для того, чтобы его приняли хотя бы в самую завалящую кодлу? «Думай, Сема, думай, – твердил он себе, – иначе ты закончишь эту школу несчастным инвалидом».