Родина - Фернандо Арамбуру

– Если ты так тревожился, то чего же не зашел раньше?

– А того, что я знал, где ты, то есть где ты провела последние ночи. Об этом, между прочим, знает весь поселок.

– И что еще они обо мне знают?

– Знают, что ты выходишь из автобуса на остановке у промышленной зоны и что потом идешь к дому, стараясь избегать случайных встреч. Мне об этом рассказал в больнице один человек, который тебя видел. Вот почему я, если честно, не очень беспокоился. Не исключено, что Нерея не раз пыталась с тобой связаться. Я не собираюсь спрашивать тебя, что ты задумала. Это твой поселок, твой дом. Но предположим, ты хочешь во что бы то ни стало вернуться к событиям прошлого, тогда я буду благодарен, если ты согласишься держать меня в курсе дела.

– Это касается только меня одной.

Шавьер убрал в чемоданчик инструменты и пробирку со взятой у матери кровью.

– Я тоже часть той истории.

Он подошел к кошке, которая милостиво позволила себя погладить. Потом сказал, что обедать не останется. Сказал еще что-то. На прощанье поцеловал мать, а так как знал, что она обязательно выглянет в окно, то, прежде чем сесть в машину, поднял глаза и махнул ей рукой.

Зазвонил телефон. Наверняка она. Биттори не сняла трубки, хотя для этого ей достаточно было лишь протянуть руку. Пусть себе звонит, пусть звонит. И она вообразила, как дочь со все растущим нетерпением повторяет на другом конце провода: мама, ответь, мама, ну ответь же. Нет, отвечать Биттори и не подумала. Через десять минут телефон зазвонил снова. Мама, ответь. Встревоженная нескончаемыми звонками кошка воспользовалась тем, что балконная дверь стояла открытой, и выскользнула на улицу.

Биттори танцевальным шагом подошла к фотографии Чато:

– Ты танцуешь, Чатито?

Еще несколько секунд – и телефон смолк.

– Это была она, твоя любимица. Как это, откуда я знаю? Ой, милый ты мой, ты вон разбирался в грузовиках, а я разбираюсь в том, что касается меня.

Нерея не присутствовала ни на отпевании, ни на похоронах отца.

– Даже если у меня случится альцгеймер, даже если я забуду, что тебя убили, или забуду собственное имя, клянусь, пока в моей памяти будет продолжать гореть хоть одна лампочка, я буду помнить, что она отказалась быть с нами, когда нам это было больше всего нужно.

За год до того девочка перебралась в Сарагосу, чтобы там продолжать учебу на юридическом факультете. В ее студенческой квартире на улице Лопеса Альюэ, которую она делила с двумя соседками, телефона не было. Биттори, приехав как-то раз навестить дочь, записала телефон бара, расположенного в нижнем этаже того же дома. На всякий случай. Мобильник? Насколько она помнит, тогда мало кто ими пользовался. К тому же прежде у Биттори не возникало необходимости срочно разыскивать свою девочку. А сейчас другого выхода не было.

Шавьер по ее просьбе – сама она под воздействием транквилизаторов, из-за шока и душевной муки не была способна связать даже пары фраз – позвонил в бар, объяснил, кто он такой, сказал, стараясь держать себя в руках, то, что следовало сказать, и назвал хозяину адрес своей сестры. Тот был очень любезен:

– Сию минуту кого-нибудь туда пошлю.

Шавьер: пожалуйста, пусть скажут сестре, чтобы немедленно позвонила домой. Потом еще раз повторил, что дело срочное, очень срочное. Причину такой срочности он объяснять не стал, как и просила мать. К тому времени и телевидение, и бесчисленные радиоканалы сообщили о случившемся. Шавьер и Биттори решили, что Нерея уже и без них узнала о трагедии.

Но она не позвонила. Проходили часы. Появились первые комментарии: дикое убийство, грязное преступление, хороший человек, мы осуждаем, мы заявляем свой решительный протест – и так далее. Смеркалось. Шавьер еще раз набрал номер бара. Хозяин пообещал, что снова отправит своего сына к девушке. Звонка не последовало. До следующего утра Нерея так и не объявилась. А когда наконец позвонила, молча дождалась, пока мать перестанет плакать, и причитать, и изливать душу, и подробно рассказывать срывающимся голосом, как все произошло, и только потом мрачно, но решительно заявила, что пока останется в Сарагосе.

Что? У Биттори мгновенно высохли слезы.

– Ты сядешь на первый же автобус и приедешь домой. Слышишь? Убили твоего отца, а ты там гуляешь себе спокойно и в ус не дуешь.

– Я не гуляю спокойно, ama. Мне очень горько. Я не хочу видеть мертвого aita. Просто не выдержу этого. И еще не хочу, чтобы мои фотографии появились в газетах. Не хочу ни с кем встречаться в поселке. Ты сама знаешь, до чего они нас ненавидят. Прошу, постарайся понять меня, постарайся.

Она говорила очень быстро, чтобы мать не смогла ее перебить и чтобы из-за плача, который рвался у нее из самой груди, не сорвался голос.

Она продолжала говорить, едва сдерживая слезы:

– Здесь, в Сарагосе, никто не связывает меня с отцом. Даже мои преподаватели. И это позволит мне жить нормально. Не хочу, чтобы на факультете шептали: гляди, это дочка того, которого убили. А если сейчас я приеду в поселок, меня начнут показывать по телевизору, и в университете все до одного узнают, кто я такая. Поэтому я остаюсь в Сарагосе, и ради бога, не считай меня бесчувственной. У меня душа разрывается на части, как и у тебя. Ради всего святого, позволь мне самой решить, как лучше справиться с горем.

Биттори попыталась настоять на своем, но Нерея повесила трубку. И в поселке появилась только неделю спустя.

Она все рассчитала по-своему. Почти никто в Сарагосе (ни соседи, ни ребята из их компании, ни товарищи по факультету) не знал, что она дочь жертвы ЭТА – последней, а потом уже и предпоследней, а потом и предпредпоследней. Знали подружки по квартире – только они, если, конечно, не проболтаются. Фамилия у нее довольно распространенная и часто звучит в самых разных обстоятельствах. Если кто спросит, не родственница ли она того предпринимателя из Гипускоа, которого убила ЭТА, она скажет, что нет.

Правда, еще до соседок по квартире об этом узнал один парень, Хосе Карлос. Он тогда заехал за ней, и они вместе отправились в ближайший бар, где договорились встретиться с другими студентами. Все вместе они наметили ближе к вечеру поехать на нескольких машинах на ветеринарный факультет, где устраивали какую-то вечеринку. Пока они шутили и смеялись, на нее и свалилось это известие, и она попросила Хосе Карлоса не оставлять ее одну, поэтому он, никому не сказав ни слова, проводил Нерею домой. Они заперлись в ее комнате. Парень пытался найти какие-то слова утешения, но безрезультатно. Он долго клял на чем свет стоит и террористов, и нынешнее правительство, которое не принимает нужных мер, а потом по просьбе своей безутешной подруги остался у нее ночевать.

– А тебе и вправду этого хочется?

– Мне это очень нужно.

Но он заранее стал извиняться на случай, если у него ничего не получится. И все время повторял: