Снег - Орхан Памук

Они дошли до угла проспекта Казыма Карабекира, Ка боялся, но чувствовал счастье от молчаливой близости, родившейся между ними оттого, что они имели общую тайну. Его охватила тревога, когда он увидел у нее на глазах слезы в свете простой электрической лампочки, освещавшей ящики с апельсинами и яблоками у дверей делового центра Халит-паши и отражавшейся в зеркале соседней парикмахерской.

— Директор педагогического института не пускал на уроки студенток в платках, — проговорила она. — Поэтому его, бедного, и убили.

— Давай расскажем полиции, — сказал Ка, вспомнив, что когда-то левые ненавидели эти слова.

— Они все поймут и так. А может быть, они уже даже сейчас все знают. Областное отделение Партии благоденствия наверху, на втором этаже. — Ипек показала на вход в деловой центр. — Расскажи о том, что видел, Мухтару, чтобы он не удивлялся, когда к нему придут из НРУ. И вот еще что: Мухтар хочет опять на мне жениться, не забудь об этом, когда будешь с ним разговаривать.

На теле директора педагогического института, в грудь и голову которому выстрелил маленький человек, пока Ка и Ипек обменивались взглядами, был толстым пластырем прикреплен потайной диктофон. Этот импортный прибор марки «Грюндик» на тело директора педагогического института приклеили внимательные сотрудники Карсского отделения Национального разведывательного управления. И угрозы, которые он получал от людей в последнее время из-за того, что не пускал девушек с покрытой головой в институт и на занятия, и информация, полученная из религиозных кругов в Карсе штатными сотрудниками Министерства информации, вызвали необходимость защитных мер, но директор, хотя и был светским человеком, как истинно верующий человек верил в судьбу и посчитал, что если вместо охранников, похожих на медведей, которых бы к нему приставили, записать на пленку угрожавших ему и после этого их арестовать, это заставит тех, кто ему угрожает, изменить мнение. Увидев, что в кондитерской "Новая жизнь", куда он случайно зашел поесть сладких лепешек с грецкими орехами, которые очень любил, к нему приближается какой-то незнакомец, он включил диктофон, как делал это всегда в подобных ситуациях. Я получил от его вдовы, все еще скорбящей по нему спустя многие годы, и от его дочери, ставшей известной манекенщицей, запись разговора на пленке, извлеченной ничуть не пострадавшей из диктофона, который не смог спасти жизнь директору, хотя в него попали две пули.

"Здравствуйте, учитель, вы меняузнали?" / "Нет, не припоминаю". / "Я тоже так думаю, учитель. Потому что мы совсем не знакомы. Я пытался встретиться с вами вчера вечером и сегодня утром. Вчера полиция завернула меня от дверей института. Сегодня утром войти-то мне удалось, но к вам меня не пустила ваша секретарша. Я решил подойти к вам в дверях перед тем, как вы пойдете в аудиторию. Тогда вы меня видели. Помните, учитель?"/ "Не помню"./ "Вы не можете вспомнить, видели ли вы меня?" / "О чем вы хотели поговорить со мной?"/ "Я ведь давно хочу говорить с вами обо всем. Вы очень уважаемый, образованный, просвещенный человек, вы профессор, специалист по сельскому хозяйству. Мы, к сожалению, люди неграмотные. Но одно я знаю хорошо. Об этом и хочу с вами поговорить. Учитель, простите, я не отнимаю у вас время, не так ли?" / "Ну что вы, что вы!"/ "Простите, вы не позволите мне сесть? Это требует обстоятельного разговора"./ "Пожалуйста, прошу вас" (слышно, как выдвигают стул и садятся). / "Вы едите лепешку с орехом, учитель. У нас в Токате очень большие деревья с грецкими орехами. Вы не были в Токате?"/ "Сожалею, не был". / "Мне очень жаль, учитель. Если приедете, пожалуйста, останавливайтесь у меня. Всю свою жизнь, все свои тридцать шесть лет я прожил в Токате. Токат очень красив. Турция тоже очень красивая. (Пауза.) Но как жаль, что мы не знаем свою страну, не любим наших людей. И даже считается достоинством предавать, не уважать эту страну, эту нацию. Учитель, простите, я могу спросить, вы не атеист, не так ли?" / «Нет». / "Так говорят, но я не допускал, чтобы такой образованный человек, как вы, мог отрицать — боже упаси — Аллаха. Не надо говорить, но вы ведь не еврей, не так ли?" / "Нет"./ "Вы — мусульманин". / "Мусульманин, хвалаАллаху!" / "Учитель, вы смеетесь, но тогда, пожалуйста, серьезно ответьте вот на этот мой вопрос. Потому что для того, чтобы суметь получить от вас ответ на этот мой вопрос, я зимой, под снегом, приехал сюда изТоката"./ "Откуда вы слышали обо мне в Токате?"/ "Учитель, стамбульские газеты не пишут о том, как вы не пускаете на учебу наших закрывающих себя девушек, преданных Его религии и Его книге. Они заняты скандальными историями о стамбульских манекенщицах. Но в прекрасном Токате у нас есть мусульманское радио «Флаг», оно рассказывает о том, где в нашей стране притесняют правоверных". / "Я не притесняю правоверных, я тоже боюсь Аллаха". / "Учитель, я уже два дня в пути под снегом и ураганом; в автобусе я все время думал о вас и, поверьте, очень хорошо знал, что вы скажете: Я боюсь Аллаха!" Тогда я все время представлял себе, что задам вам этот вопрос. Если ты боишься Аллаха, уважаемый профессор Нури Йылмаз, и если ты, уважаемый учитель, веришь, что Священный Коран — это слово Аллаха, тогда ну-ка, скажи мне, что ты думаешь о величии того прекрасного священного тридцать первого айата суры Hyp"?" / "Да, в этом айяте очень ясно указывается, чтобы женщины покрывали голову и даже скрывали свое лицо". / "Ты очень хорошо и правильно сказал, молодец, учитель! Тогда я могу задать еще один вопрос? Как ты сочетаешь это повеление Аллаха с тем, что не пускаешь наших девушек на учебу?" / "Это приказ нашего светского государства: не пускать девушек с покрытыми головами в аудитории и даже на учебу". / "Учитель, простите, я могу задать вопрос? Что важнее: приказ государства или приказ Аллаха?" / "Хороший вопрос. Но это идет вразрез с законами светского государства". / "Вы очень правильно сказали, учитель, хочу поцеловать вашу руку. Не бойтесь, учитель, дайте, дайте, посмотрите, я много раз поцелую вашу руку. А сейчас, учитель, пожалуйста, разрешите мне спросить вас еще". / "Пожалуйста, прошу вас". / "Учитель, хорошо, значит, светскость означает безбожие?" / «Нет». / "Тогда почему, под предлогом светскости наших мусульманских девушек, выполняющих то, что предписывает их религия, не пускают на занятия?" / "Сынок, ей-богу, споры об этих вопросах ни к чему не приведут. Целыми днями на стамбульских телеканалах об этом говорят, ну и что? Ни девушки не снимают косынки, ни государство их в таком виде на занятия не пускает". / "Хорошо, учитель, я могу снова спросить вас? Великодушно меня простите, но разве лишать девушек, которые закрывают себе голову, этих наших трудолюбивых, благовоспитанных, послушных, с таким трудом выращенных девушек, права на образование соответствует нашей конституции, свободе образования и религии?" / "Если эти девушки такие послушные, то они и голову откроют. Сынок, как тебя зовут, где ты живешь, чем занимаешься?" / "Учитель, я работаю заварщиком чая в чайном доме Шенлер", прямо по соседству с известной баней Мотылек" в Токате. Там я отвечаю за печи, за чайники. Как зовут меня — не важно. И я весь день слушаю радио Флаг". Иногда я запоминаю рассказы о несправедливости, причиненной мусульманам, и, учитель, поскольку я живу в демократическом государстве и поскольку я свободный человек, который поступает, как ему хочется, я сажусь вавтобус и, где бы в Турции это ни находилось, еду туда, к человеку, о котором я слышал, и, глядя ему в глаза, спрашиваю об этой несправедливости. Поэтому, пожалуйста, ответьте на мой вопрос, учитель. Что важнее — приказ государства или приказ Бога?" / "Споры об этом ни к чему не приведут". / "В каком отеле ты остановился?" / "Ты донесешь в полицию?" / "Не бойся меня, учитель. Я не состою ни в какой религиозной организации. Я ненавижу терроризм и верую в борьбу мыслей и любовь Аллаха. И поэтому, хотя я и нервный, но после идейных сражений я и пальцем никого не трону. Я только хочу, чтобы ты ответил вот на этот вопрос. Учитель, извините, разве страдания этих девушек, которых вы тираните у дверей университета, не причиняют боль вашей совести, хотя в сурах Hyp" и Ахзап" Священного Корана, который является словом Аллаха, все сказано ясно?" / "Сынок, Священный Коран говорит: Отрежьте руку вору", но наше государство не отрезает. Почему ты ничего не возражаешь против этого?" / "Очень хороший ответ, учитель. Я поцелую вам руку. Но разве рука вора и честь наших женщин — одно и то же? Согласно исследованиям одного американского темнокожего профессора-мусульманина Марвина Кинга, в исламских государствах, где женщины закрывают себя, количество случаев изнасилования снижается вплоть до исчезновения, а случаи нападения на женщин почти не встречаются. Женщина, спрятанная под чаршафом, будто заранее говорит мужчинам своей одеждой: Пожалуйста, не беспокойте меня!" Учитель, пожалуйста, разрешите мне спросить: выгоняя из общества покрывающую голову женщину, оставляя ее без образования и делая предметом всеобщего почитания бесстыдно оголившихся женщин, мы хотим сделать так, чтобы честь наших женщин гроша ломаного не стоила, как это произошло в Европе в конце эпохи сексуальной революции, а себя, простите великодушно, мы хотим опустить до положения сводников?" / "Сынок, я съел свою лепешку, извини, я ухожу". / "Сядь на свое место, учитель, сядь, или я воспользуюсь вот этим. Что это — видишь, учитель?" / «Пистолет». / "Да, учитель, не взыщите, я ради вас проделал такой путь, я не дурак, и подумал, что вы, может быть, даже слушать не станете, принял меры"./ "Сынок, как вас зовут?" / "Вахит Сюзме, Салим Фешмекян, какая разница, учитель? Я безымянный защитник безымянных героев, которые терпят несправедливость и борются за свою веру в этой светской и материалистической стране. Я не состою ни в какой организации. Я уважаю права человека и совсем не люблю силу. Поэтому я кладу пистолет в карман и прошу вас, чтобы вы ответили только на один вопрос". / "Хорошо"./ "Учитель, по приказу, поступившему из Анкары, вы записали всех этих девушек, которых воспитывали годами, которые — свет очей для родителей, этих умных, трудолюбивых девушек, каждая из которых — первая отличница в своем классе, — отсутствующими. Если ее имя было записано в ведомости посещаемости, вы стирали его, потому что она носит платок. Если сидели семь студенток со своим преподавателем, и одна из них — в платке, то, считая девушку в косынке отсутствующей, вы просили принести им с плиты только шесть стаканов чаю. Вы довели до слез девушек, которых считали отсутствующими. И этого было недостаточно. По новому приказу, поступившему из Анкары, вы сначала не пустили их в классы и выгнали в коридор, а затем из коридора за дверь, на улицу. Когда горстка девушек-героинь, упрямо настаивающих на своем и не снимавших платок, дрожа от холода, ждала на крыльце, чтобы рассказать всем о своих бедах, вы позвонили и вызвали полицию"./ "Мы не вызывали полицию". / "Учитель, побойся и не ври мне, потому что у меня в кармане пистолет. Вечером того дня, когда полиция увела девушек и задержала их, с какой совестью ты смог заснуть, вот что я спрашиваю". /"Конечно, проблема платка стала символом, политической игрой, и это еще сильнее огорчило наших девушек". / "Какая игра, учитель, к сожалению, девушка, выбирающая между учебой и честью, испытавшая нервный срыв, покончила с собой. Это игра?" / "Сынок, ты очень разгневан, но разве тебе не приходило в голову, что за тем, что вопрос о платке принял такую политическую окраску, стоят внешние силы, которые хотят ослабить Турцию, разделив ее?" / "Если ты пустишь этих девушек на учебу, то те, кто в повязанных платках, так девушками и останутся?" / "Разве это только мое желание, сынок? Это все желание Анкары. Моя жена тоже закрывает себя". / "Не хитри, учитель, а отвечай на мой вопрос, который я только что задал тебе". / "На какой вопрос?" / "Тебя совесть не мучает?" / "Я тоже отец, сынок, конечно же, я очень огорчаюсь из-за этих девушек". / "Послушай, я умею держать себя в руках, но я нервный человек. Как только я вскипаю, все, конец. В тюрьме я побил человека, который зевал, не закрывая рот; я всю камеру людьми сделал, все избавились от дурных привычек, стали совершать намаз. И ты сейчас не увиливай, а отвечай на мой вопрос. Что я только что сказал?" / "Что ты сказал, сынок, опусти пистолет". / "Я не спросил, есть ли у тебя дочь, ты огорчаешься из-за нее?" / "Извините, сынок, что ты спросил?" / "Не задобривай меня из-за того, что боишься пистолета. Вспоминай, что я спросил". (Пауза.) / "О чем вы спросили?" / "Я спросил, безбожник, не мучает ли тебя совесть". / "Мучает, конечно же"./ "Тогда зачем ты так поступаешь, бесчестный?" / "Сынок, я преподаватель, который вам в отцы годится. Разве в Священном Коране приказывается: Оскорбляйте тех, кто старше вас, направляя ружье"?" / "Ты даже не заикайся о Священном Коране, ладно? И по сторонам не смотри, как будто просишь о помощи, закричишь, не пожалею, убью. Теперь ты понял?" / «Понял». / "Тогда ответь вот на какой вопрос: какая польза этой стране будет от того, что девушки с покрытыми головами снимут платок? Назови причину, которую ты утаиваешь от своей совести, например, скажи, что, если они снимут платок, европейцы будут лучше к ним относиться, будут считать их за людей, по крайней мере, я пойму тебя и не убью, сразу положу пистолет". / "Уважаемый молодой человек. У меня тоже есть дочь, она ходит с непокрытой головой. Как я не вмешивался в привычки ее матери, которая носит платок, так не стал вмешиваться и в привычки дочери". / "Почему твоя дочь ходит без платка, она хочет стать артисткой?" / "Она мне такого не говорила. Она изучает в Анкаре связи с общественностью. Когда я прославился из-за этой проблемы с платками, когда у меня появились неприятности, и я переживал, когда сталкивался с клеветой, с угрозами, со злобой моих врагов или, как вы, справедливо разгневанных людей, моя дочь всегда поддерживала меня. Она звонила из Анкары…" / "И что она говорила — ой, папочка, держись, я стану актрисой?"/ "Нет, сынок, так она не говорит. Она сказала: Я не решилась без платка войти в класс, в котором все девочки были в платках, мне пришлось нехотя надеть платок"./ "Ну и что за вред ей будет, если она против своей воли наденет платок?" / "Ей-богу, я это не обсуждаю. Вы мне сказали назвать мотив". / "То есть, бесчестный, ты для того, чтобы твоя собственная дочь была довольна, ты подговариваешь полицию побить в дверях этих верующих, закрывающих себя, следующих воле Аллаха девушек и, издеваясь над ними, открываешь им путь к самоубийству?" / "Мотивы моей дочери — это в то же время мотивы многих других турецких женщин"./ "Пока девяносто процентов женщин закрывают себя, что за мотивы у каких-то других артисток, я не понимаю. Ты гордишься тем, что твоя дочь раздевается, ах ты, бесчестный деспот, но запомни вот что: я не профессор, но на эту тему знаю больше, чем ты". / "Сударь, пожалуйста, не направляйте на меня оружие, уберите его, вы нервничаете, а потом, если оно выстрелит, будете жалеть". / "О чем мне жалеть, я вообще-то отправился в двухдневный путь под снегом, в жуткую погоду, чтобы очистить неверного. Священный Коран говорит, что убийство тирана, терзающего верующих, это благородное дело, которого требует шариат. Я вновь даю тебе последний шанс, потому что мне все же тебя жалко: назови мне хоть одну причину, по которой девушки в платках должны оголиться, которую примет твоя совесть, тогда, клянусь, я тебя не убью". / "Если женщина снимет свой платок, тогда она займет в обществе более достойное, более уважаемое место". / "Наверное, речь идет о твоей дочери, которая хочет стать артисткой. Однако закрывание себя, напротив, спасает женщину от приставаний, от изнасилований, от унижения и делает ее выход в общество более спокойным. Как указывают многие женщины, которые впоследствии стали закрываться, среди которых и бывшая танцовщица, исполнявшая танец живота, Меляхат Шандра, покрывало спасает женщину от положения несчастной вещи, которая взывает к животным чувствам мужчин на улице, соперничает с другими женщинами в том, кто привлекательнее и кто постоянно делает макияж. Как указывает американский темнокожий профессор-мусульманин Марвин Кинг, если бы знаменитая актриса Элизабет Тейлор последние двадцать лет своей жизни носила чаршаф, то она не попала бы в сумасшедший дом, стесняясь своей полноты, а была бы счастлива. Извините, учитель, я могу спросить: почему вы смеетесь, учитель, мои слова смешны? (Пауза.) Говори, ты, бесчестный атеист, над чем ты смеешься?"/ "Уважаемый юноша, поверьте, я не смеюсь, а если уж и смеюсь, то смеюсь оттого, что нервничаю!" / "Нет, ты смеялся осознанно!" / "Уважаемый юноша, душа моя полна сострадания к несчастьям нашей страны, таким, как твои, как жалобы девушек в платках, к молодым людям, которые терпят унижения". / "Не подлизывайся понапрасну! Я вовсе не страдаю. А ты сейчас будешь страдать за то, что смеялся над девушками, совершающими самоубийство. Судя по тому, что ты смеешься, ты даже не собираешься раскаиваться. Раз так, я тебе сейчас сразу проясню ситуацию. Исламист Мюджахит Адалети давно осудил тебя на смерть, решение было принято единодушно пять дней назад в Токате в результате голосования, а меня отправили исполнять его. Если бы ты не смеялся, если бы раскаялся, может быть, я простил бы тебя. А теперь возьми этот лист, читай решение о смертной казни… (Пауза.) Не плачь, как баба, громко читай, давай, бесчестный ты человек, или же я немедленно убью тебя". / "Я, профессор атеист Нури Йылмаз, уважаемый юноша, я не атеист…"/ "Давай, читай". / "Молодой человек, пока я буду читать, вы меня убьете?"/ "Если ты не будешь читать — убью. Ну, давай, читай". / "Я так мучил религиозных, верующих девушек за то, что они не снимают платки, за то, что не нарушают то, что сказано в Священном Коране, будучи орудием тайного плана превратить мусульман светского государства Турецкой Республики в рабов Запада, лишить их уважения и религии, что в конце концов одна девушка-мусульманка, не выдержав страданий, покончила с собой… Уважаемый юноша, если позволите, здесь я возражаю; пожалуйста, сообщите это комиссии, которая вас прислала. Эта девушка повесилась не потому, что ее не пускали учиться, не из-за того, что у нее был строгий отец, а, как сообщило нам Национальное разведывательное управление, из-за любовных страданий, к сожалению"./ "В письме, которое она оставила перед смертью, она пишет не так". / "Я говорю это, рассчитывая на ваше помилование, молодой человек, — пожалуйста, опустите пистолет, — после того как эта неопытная девушка, не выйдя даже замуж, неразумно отдала свою невинность одному полицейскому на двадцать пять лет старше нее, этот человек сказал, что он, к сожалению, женат и вовсе не собирается жениться на ней…"/ "Замолчи, бесстыжий. Это делает твоя шлюха-дочь". / "Не делай этого, сынок, не делай. Если ты меня убьешь, то и твое будущее станет черным". / "Скажи: Я раскаялся!"/ "Я раскаялся, сынок, не стреляй". / "Открой рот, я засуну тебе пистолет… Сейчас ты нажми на курок над моим пальцем. Как безбожник, но, по крайней мере, ты сдохнешь с честью". (Пауза.) / "Сынок, посмотри, до чего я дошел, в таком возрасте я плачу, умоляю, жалею не себя, а тебя. Жаль твою молодость, ты же станешь убийцей". / "Тогда сам спусти курок! И ты узнай, какая это боль — самоубийство". / "Сынок, я мусульманин, я против самоубийств!" / "Открой рот. (Пауза.) Не плачь так… Тебе раньше совсем не приходило в голову, что однажды придется ответить? Не плачь, а то выстрелю". / (Издалека голос пожилого официанта.) "Сударь, хотите принесу ваш чай на этот стол?"/ "Нет, он не хочет. Я сейчас встаю". / "Не смотри на официанта, читай продолжение своего смертного приговора". / "Сынок, простите меня". / "Читай, я сказал". / "Я стесняюсь всего того, что сделал, я знаю, что заслужил смерть, и для того, чтобы Великий Аллах простил меня…"/ "Давай, читай…"/ "Уважаемый юноша, оставь старика ненадолго, пусть он поплачет. Оставь, я хочу подумать в последний раз о жене, о дочери". / "Подумай о девушках, над которыми ты издевался. У одной случилось нервное расстройство, четверых на третьем курсе выгнали с учебы, одна покончила с собой, все заболели и слегли оттого, что дрожали у дверей, у всех жизнь пошла под откос". / "Уважаемый юноша, я очень раскаиваюсь. Но подумай, разве тебе стоит становиться убийцей, убив такого, как я?" / "Ладно. (Пауза.) Я подумал, учитель, слушай, что мне в голову пришло". / "Что?"/ "Для того чтобы тебя найти и исполнить смертный приговор, я два дня без дела бродил по этому убогому Карсу. И когда я, решив, что не судьба, купил обратный билет в Токат и в последний раз пил чай…" / "Сынок, если ты думаешь, убив меня, сбежать из Карса на последнем автобусе, то дороги закрыты, шесть автобусов отменили, потом не жалей". / "Я как раз об этом думал, когда Аллах прислал тебя в эту кондитерскую Новая жизнь". То есть если Аллах тебя не прощает, мне тебя прощать, что ли? Говори свое последнее слово, читай "Аллах велик" ". / "Сядь на стул, сынок, это государство всех вас поймает, всех вас повесит". / "Молись"./ "Успокойся, сынок, подожди, присядь, подумай еще. Не спуская курок, подожди. (Звук выстрела, шум стула.) Не надо, сынок!" (Еще два выстрела. Тишина, стон, звук телевизора. Еще один выстрел. Тишина.)