Женившись - не забудьте развестись - Эдвард Радзинский

ГЕНЫЧ. С кем?

ОН. С моей женой, кретин! (В зал, указывая на столик, за которым сидит ОНА.) Она сидела за тем же столиком с некрасивой подругой.

ОНА. Ну почему уж такой некрасивой?

ОН. А вот это загадка: любимой подруге красивой девушки положено быть некрасивой.

ОНА смеется.

ОН. Она хороша!

ЕЕ МАТЬ. Ах, как она хороша!

ОН. На физфаке – на трагически бедном красивыми девушками – многие были в этом уверены.

ЕЕ МАТЬ. Она – красавица!

ОН. Правда, после окончания университета только трое по-прежнему разделяли эту уверенность: ее мать, я и она сама.

ГЕНЫЧ. Хай-класс! (Поднимается.)

ОН. Может, не надо?

Но ГЕНЫЧ уже подходит к ее столику, что-то говорит, и она смеется.

Он еще что-то говорит – и она заливается смехом. Тогда он вынимает записную книжку и о чем-то ее спрашивает.

ОН. Сейчас он запишет ее телефончик. А потом начнет возвращаться в общежитие очень поздно, а потом однажды я спрошу его дрожащим голосом: «Как дела?»

ГЕНЫЧ (оборачиваясь). Гол в ворота Спар така… Счет в эту неделю три ноль. Селявив ка, или «все путем», как говорят трудящиеся. Ты же знаешь – я… «все что шевелится».

Возвращается.

ОНА (вслед). Но все случилось иначе. К несчастью.

ГЕНЫЧ (возвращается, искренне удивлен). Ты знаешь, старый, какая ерунда… Она хочет, чтобы ты подошел.

ОН тотчас вскакивает.

ОНА. Ты сидел такой смешной, растерянный, мне тебя просто стало жалко.

ОН. Так ты сказала потом. И в дальнейшем ты почему-то очень любила меня жалеть.

ГЕНЫЧ (подводя его к столику). Ну, знакомьтесь. «Отец Онуфрий, основатель Онежской обители»…

ОН. Это он так всегда шутил. Почему-то после этой идиотской шутки все девицы умирали со смеху. Но ты не засмеялась. Ты сбросила со лба невидимую прядь и сказала мне… Мне!..

ОНА. Меня зовут Леночка…

ОН (тупо). Очень приятно.

ОНА (со смехом). А я тоже учусь в университете, на биофаке. Вот так… (Продолжая смеяться.) Димка!

ОН. Как ты поразительно меня назвала – «Димка…» Все окружающие звали меня Вадим или совсем нестерпимо – Вадимчик.

Или еще ужаснее – Вадюша! А Димой меня называла только мама. И ты.

ОН и ОНА поднимаются и выходят на середину сцены.

ОН. Мы познакомились…

ОНА. Да…

ОН (в зал). Счастье. Юность. Порывы!.. И в моем дневнике – я вел тогда дневник – появилась запись: «Лена – о.п.», что означало «Лена – очень понравилась». Правда, до этого там было записано «Вера – о.п.» и «Зина – о.п.», и «Галя – о.п.»! Но на этот раз – все серьезно! И на этот раз – взаимность. О! О! О! Я иду, и рядом – она! Счастье! За что?! Нет, я вас спрашиваю: за что такое счастье?! (Целует свою руку, в восторге прикрыв глаза.) Пройдет три года – только три года!..

ОНА. Милый, три года с тобой и не тому научат…

ОН (помолчав). Прости! Не надо! Ведь мы с тобой только познакомились.

Расходятся на свои места.

ГЕНЫЧ (встает). Ну, лады! Посидели, повспоминали – хорошее и дурное…

Хорошее – чтобы сохранить, развить… Дурное – чтобы выявить, исправить. Но пора и честь знать.

ОН (прервал). Послушай, ты сочинял стихи, да?

ГЕНЫЧ. Были! И стихи были, и песни. «Дубинушку» помнишь? (Запел, оживляясь.)

На физфак поступал,

Все экзамены сдал,

На физфаке не жизнь, а малина.

Только физика – соль,

Остальное все – ноль.

А геолог, филолог – дубина!

Ну насчет того, что филолог, геолог – дубина, это, конечно, был перебор…

ОН. Нет, другие стихи. У тебя были стихи про поколение «Поколение…» Ну как там?

ГЕНЫЧ. А, все мы сочиняли стихи в свое время… Так сказать, есть время сочинять стихи… и шалить и есть время… Вот так, старый, перед последним курсом собрал все свои стихи, марки, джинсы и отослал в город-курорт младшему брату! Как мы острили в третьем классе: «Хорошенького понемножку, как сказала бабушка, вылезая из-под троллейбуса».

Это ты у нас всегда воспарял… А я еще в университете понял: в нашем с тобой деле, чтобы стать кем-то, нужно вкалывать по двадцать четыре часа в сутки… как ты… или вовремя сказать о себе: я не Оппенгеймер, я не Курчатов – я рядовой работник научного фронта, обладающий хорошим здоровьем и настроением… Значит, звони. Учти – по воскресеньям мы играем в карты у меня… И нам порой очень нужен третий для игры в преферанс, так что хватай бутылочки три пивка – и милости прошу! Слушай, старый, но я все-таки не понял, зачем ты меня позвал сюда?

ОН. Понимаешь… Я хотел тебе все рассказать. Это мне необходимо сейчас… как третий для игры в преферанс! Но когда ты вошел, я сразу понял, что все зря. Я не смогу тебе рассказать, как я хочу!.. Для этого мы слишком хорошо знаем друг друга.

ГЕНЫЧ уходит в глубь сцены и садится за свой столик и тотчас засыпает.

А в это время официантка обходит столики и, не обращая внимания на сидящих, будто не видя их, сервирует столики.

ОН. Зачем так много рюмок?

ОФИЦИАНТКА. Вечером сервируют в три стекла: фужер, винно-водочная и коньячная рюмки… Вы что, со мной познакомиться хотите?

ОН. А я уже был с вами знаком. Вот только вспомню…

ОФИЦИАНТКА. Это все так говорят. У меня фигура красивая, а лицо не очень. И пристают ко мне все на этом основании… Красавцы, потому, что фигура у меня красивая… И некрасавцы – тоже не церемонятся, потому что физиономия у меня не блеск… Вам «Южную ночь» или «Космос»?

ОН. «Космос» – вечный порядок. Лицом в космос, лицом к порядку…

ОФИЦИАНТКА. Они все одинаковые. Ну и болтун вы! (Ставит коктейль.)

ОН (кивнув на коктейль). Может, за компанию?

ОФИЦИАНТКА. Нельзя, у меня кислотность… Так устала… А вы не вспомнили, откуда вы меня знаете?

ОН. Вспомню… Вспомню… Я сегодня буду вспоминать массу нужных вещей и эту заодно.

ОФИЦИАНТКА отходит, садится на свой стул, надевает очки и продолжает писать.

ОН (жене, шепотом). Я тебя жду. Я пришел. Это наше первое свидание.

ОН встает. Она тоже поднимается и медленно движется к нему по сцене, отсчитывая шаги.

ОН. Это – рай. (Она останавливается.) (В зал.) Она всегда считала шаги… Она верила, что, если выйдет определенное число шагов – будет удача…