Родиться заново - Татьяна Фомина

точно подходит глазам моего соседа. Правда, когда его взгляд мягкий, как сейчас, а не колючий, каким был буквально несколько минут назад.

«Нельзя, Надя, так открыто пялиться на своего пациента!» – делаю себе строгий выговор.

Кажется, я начинаю понимать, почему большинство врачей, если не сказать – абсолютно все, отказываются проводить операции близким людям. Очень сложно полностью отключиться и оставить холодным своё сознание. По крайней мере со мной происходит это сейчас. Сочувствовать совершенно чужому человеку – это одно, а тому, кто достаточно долго занимал твои мысли – уже совсем другое. И если я хочу, чтобы Алексей полностью восстановил утраченное здоровье, нужно взять себя в руки и стереть из головы, что когда-то я засыпала с мыслями о нём. Вот глупая.

Вопрос с общением мы всё-таки разрешили. Простые ответы, вроде «да» или «нет» можно получить от обычного кивка головы. Главное – правильно задавать вопросы. Но мне хотелось, чтобы и Алексей «говорил». Как выяснилось, не на все вопросы Лёша мог ответить. И мне пришлось написать на листочке «не знаю», чтобы расширить варианты ответов.

Я сменила постельное бельё, загрузив его в стиральную машину, убрала всё лишнее в ванной и на кухне, чтобы Алексей случайно не запнулся, накормила его ужином и налила сладкий чай. Оказывается, Лёша сладкоежка, и я сделала себе пометку купить ему что-нибудь к чаю. Оставив включённым свет на кухне и в ванной, чтобы не оставлять в полной темноте, пожелала спокойной ночи и ушла домой, пообещав, что вернусь рано утром.

Однако дома меня ждал сюрприз в лице моей мамы.

– Надя, ты где была?

Я совершенно забыла про верхнюю одежду, и позднее появление в таком виде выглядит немного странно, учитывая, что подружек в нашем доме у меня нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– И где Вальтер? Я думала ты с ним «загулялась». – Мама пристально рассматривает мой внешний вид.

– Вальтер у Алексея, – отвечаю на более лёгкий вопрос.

– Вот как? – хмурит брови мама. – А я ему косточек привезла.

– Мам, ну какие косточки?!

– Обыкновенные, говяжьи. Они явно лучше той гадости, которой ты его кормишь.

– Мам, эту, как ты говоришь, «гадость» Вальтер не особо-то и ест.

– Только не говори, что ты уморила собаку голодом! Сама ничего не ешь, и бедному Вальтеру, наверное, досталось. Точнее – ничего не досталось.

В этом вся мама. Главное, чтобы все были сыты. Я так подозреваю, что тётя Рита ещё и поэтому забрала её к себе, что мама очень любит готовить, и готовит всегда помногу. Что с тремя сыновьями тёти Риты лишним никогда не будет.

– Нет, мама. Голодом Вальтер не страдал, даже со мной. Я ему кашу варила.

Мама на секунду теряет дар речи.

– Ты. Варила. Кашу? – В маме явно пропадает актриса.

Только к её намёкам, что её дочь останется незамужней, потому что даже яичницу не умеет жарить, и любой мужик со мной быстро протянет ноги, я уже привыкла.

– Да, – отвечаю, игнорируя мамин сарказм. – Её даже Юлька ела.

А если честно, то я ужасно рада, что мама начинает «возвращаться» в себя. Так что, пусть смеётся, называя меня неумехой, сколько угодно. Это намного лучше, чем пустой, бессмысленный взгляд, обращённый в никуда.

– Бедная Юлька! Но ты мне зубы не заговаривай. Я спросила: «Где. Ты. Была?»

И мне пришлось рассказать маме об Алексее и о том, что я, вроде как, устроилась на работу. Слушать молча у мамы не получилось. Она всегда принимала близко к сердцу даже боль совершенно незнакомого человека, а тут сосед.

– Так может не стоило его оставлять одного?

– Мам, я не знаю. Но мне кажется, он не в восторге от моего присутствия. Пусть немного «отдохнёт» от меня.

Почему-то я боялась как раз обратной реакции, что мама будет категорически против, но оказалось всё наоборот.

Глава 7

Будильник я завела на семь часов, но вместо него меня будит мама. Посмотрев время на телефоне, я ужасаюсь: пять тридцать!

– Мама, – стону я, падая обратно на подушку.

Видимо она привыкла у тёти Риты вставать с петухами, но я-то тут при чём? Хотя я уверена, что даже петухи в это время спят!

– Вставай! Нечего валяться! Вдруг там Алексею надо что. Я вот тут сала кусочек небольшой привезла, Рита положила. Так ты хоть ему отнеси. И это, Надюш…

– М-м? – я всё ещё пытаюсь урвать несколько минут сна, обнимая подушку.

– Ты не будешь против, если я опять уеду? Так, по-хорошему то, и здесь надо, но я Рите обещала уже… Неудобно будет.

– Не-а, – шепчу сонно, не совсем понимая, что она пообещала, но смекаю, что будить меня тогда будет некому.

– Надя! – звучит очень громко, и я резко поднимаю голову.

– Что? – таращу на маму глаза.

– Вставай! – командует безжалостная родительница.

– Я встала, – заявляю гордо. – Только не проснулась.

– Ты даже не слышала, что я тебе говорила!

– Мам, я всё слышала: ты – в деревню, сало – Алексею. Правда я умница? – На всякий случай проверяю в уме, правильно ли я назвала, а-то мало ли…

– Умница, – подтверждает мама. – Надюш, я вот что вспомнила. Помнишь, когда у папы болела голова, он минуту давил стержнем на подушечку среднего пальца.

– Ну? – Я, конечно, умница, но понять к чему это сейчас, пока не могу.

– Может, стоит сделать это и Алексею?

– Думаешь, у него болит голова?

– Вот чему вас только учат? – вздыхает мама. – Голова тут ни при чём. Точнее, боль. В подушечках пальцев находится очень много нервных окончаний.

– Мам, это я знаю.

Вот теперь я окончательно проснулась.

– Попробуй сделать ему такой массаж на каждом пальце. Хуже точно не будет. Может, и рука «оживёт».

Вот как объяснить маме, что для того, чтобы «ожила» рука нужно, чтобы головной мозг не блокировал эти самые нервные импульсы. Я хоть и не невролог, но на снимках МРТ не смогла увидеть, где могла быть локализация блока, в том числе и на речь. Насколько я помнила из курса анатомии, центр, отвечающий за речь, находится ближе к лобной доле. Возможно, именно в этом месте идёт какое-то сжатие, и именно поэтому Лёша не может говорить. Ведь саму речь он