Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи - Сергей Плетнев

– Хорошо, кузен. Я только хотел бы поговорить с вами наедине.

Теперь он уже не просто заинтересован, теперь он просто сгорает от любопытства. Пока звучат речи, я слежу краем глаза, как он нервно переминается с ноги на ногу, теребя свою сухую левую руку. Ну, понервничай, понервничай…

Через два часа, перед обедом, он решительно подходит ко мне и предлагает вместе осмотреть коллекцию холодного оружия. После чего круто разворачивается и широким шагом прямо-таки летит в Рыцарский зал. Я еле поспеваю за ним, но в душе у меня праздник. Клюнуло!

Плотно затворив за собой тяжелые резные двери, он поворачивается ко мне. На лице написано нетерпение. Он едва сдерживает себя:

– Итак, кузен, мы с вами одни.

– Да, кузен. – Я делаю вид, что страшно смущен. Теперь самое главное не дать обнаружить игру. – Дело в том, что я… влюблен.

– О-о!

– В вашу сестру, кузен, – словно преодолевая себя, произношу я чуть дрогнувшим голосом. – О, я знаю, что кронпринц и его супруга не любят мое бедное отечество. Я знаю, что она обручена с этим выскочкой Баттенбергом, что я недостоин ее, но… но что же я могу поделать с собой?

Выпалив в него эту «бесценную» информацию, я умолкаю с убитым видом. Теперь ждем реакции.

Будущий кайзер проходится по залу взад и вперед и наконец останавливается прямо передо мной. Я опускаю голову, всем своим видом выражая полное смирение с судьбой.

Внезапно мне на плечо опускается его могучая правая рука. Он предплечьем поднимает мой подбородок и пристально смотрит мне в глаза. Потом неожиданно широко улыбается:

– Ну, выше голову, кузен! Кто он такой, этот Сандро Баттенберг? Мелкий авантюрист, негодяй, каких множество. А вы, вы, кузен, – наследник престола великой державы! – Он обнимает меня за плечи, притягивает к себе. – Полно, Ники, полно! Дед охотно одобрит ваш брак с Мореттой. Я сам готов замолвить за вас слово. Да черт возьми, я буду счастлив видеть вас своим братом!

– Вы говорите это серьезно, кузен? – Как же долго я репетировал эту дрожь сомнения в голосе! – Вы готовы помочь мне в моем сватовстве?

– Ведь я же сказал вам, Ники. Я, – его голос окреп и гулко звучит в пустоте огромного зала, – я клянусь вам, дорогой кузен, своей честью, что помогу вам в этом деле!

Он хватает со стены готический меч и, стряхнув с него ножны, воздевает клинок вверх:

– Пусть эта честная немецкая сталь станет мне свидетелем! Как прочен сей меч, так нерушимо мое слово! – И, уже чуть остыв, продолжает: – Я сегодня же обеспечу вам встречу с Мореттой тет-а-тет.

Ого! Этот парень круто берет. Ну вечером так вечером…

Вечером, за ужином, я жду от Вильгельма обещанных действий. О, вот он подошел ко мне и протягивает портсигар, зовет в курительную. Пойдем, пойдем.

В курительной множество гостей. Вильгельм протягивает мне сигару, закуривает сам и, выпустив клуб ароматного дыма, тихо и внушительно произносит:

– Если вы пойдете в музыкальную залу, Ники, вы не будете разочарованы. – И покровительственно хлопает меня по плечу. Да ладно, ради нужного дела можно и потерпеть фамильярность.

В музыкальной зале полумрак. Никого, ни единой живой души. Я подхожу к роялю, сажусь за инструмент и бездумно выстукиваю двумя пальцами какой-то легкомысленный мотивчик. Внезапно сообразив, что это – песенка Глюкозы про невесту, я чуть было в ужасе не захлопываю крышку, но тут в голову приходит шальная мысль. Цесаревич вовсе недурно играет на рояле и в совершенстве знает немецкий. А что, если?..

Простите меня, господин Вертинский. Эту песню вы уже не напишете, потому что я украл ее у вас. Но вы же – талант. Напишете что-нибудь другое. Я беру несколько аккордов. Теперь текст: попробуем перевести на немецкий…

Чуть скрипнула дверь, и я тут же начинаю:

Я безумно боюсь зноя яркого лета

Ваших светло-пшеничных волос.

Я влюблен в ваше тонкое имя – Моретта,

И в следы ваших слез, ваших слез.

А крылатые брови, а лоб Беатриче,

А весна в повороте лица!

О, как трудно любить в этом мире приличий,

О, как трудно любить без конца!

Не могу, не хочу, наконец, не желаю,

И, встречая конец бытия,

Я вам сердце свое, словно мячик, бросаю:

Ну ж, ловите, принцесса моя!

Я оканчиваю проигрыш и слышу, как за спиной кто-то шумно вздохнул. Словно в испуге резко оборачиваюсь. Это она. А ничего, ничего. На фотографии она выглядела хуже.

На скулах Моретты играет румянец, она нервно теребит веер. Понравилось? А то, это ж вам не кто-нибудь – Вертинский, понимать надо! Так, теперь продолжать в том же духе…

Когда Вилли сказал ей, что в музыкальной зале ее ждет некто, кто не может явиться открыто, в первую очередь она подумала о Сандро. Милый, милый Сандро, с которым ее разлучили жестокие родственники. Забыв о гостях, она бросилась туда. Но, уже приоткрыв двери, она вдруг подумала: а с чего это, собственно, «однорукий рыцарь» станет заботиться о Баттенберге? Ведь он же ненавидит ее дорогого Сандро, до глубины души ненавидит. И вдруг помогает ей? Она не успела решить эту задачу, как из залы зазвучал рояль. Красивый молодой голос, совсем не похожий на голос Баттенберга, запел романс. Нет, не романс, а серенаду, посвященную ей. Кто же это? Сгорая от любопытства, она мышкой проскользнула в зал.

Горели свечи, разбрасывая вокруг призрачные тени. У рояля сидел человек в прусском мундире. Тихонечко, чтобы не спугнуть, Моретта подошла к нему сзади. Теперь она узнала его. Это был русский цесаревич. Он играл и пел, негромко, словно бы для самого себя, но в его песне звучала такая искренняя любовь, такая надрывная тоска! Ей стало жаль этого ловкого красивого юношу. Неожиданно она вспомнила рассказы Сандро о русских офицерах, об отце цесаревича, нынешнем императоре Александре. Если верить Баттенбергу, русские были тупыми, жестокими, вечно пьяными дикарями. Но разве может дикарь сочинить такую песню. Нет, тут что-то не так. Задумавшись, Моретта вздохнула, поняв, что ее дорогой Сандро попросту клеветал на своих бывших товарищей.

От ее вздоха цесаревич резко обернулся и вскочил как ужаленный. Она встретила его глаза и неожиданно вздрогнула, увидев, что этот взгляд ей кого-то напоминает. Вот только кого?..

– Вы прекрасно играете, Ваше Высочество… – Надо ведь что-то сказать. – Мой брат тоже любит музицировать, и у вас мог бы получиться прекрасный дуэт.

– А вы, вы Ваше Высочество, тоже любите музыку? – Голос цесаревича дрожит, не то от волнения, не то от смущения, не то от обеих причин сразу.

– Конечно, я очень люблю музыку (ах, как жаль, что Сандро не умеет играть на фортепьяно!). Скажите, кто автор этих прекрасных стихов?