Только с тобой - Даниэла Стил

Иззи чувствовала, с каким трудом держится Шон, и бесконечно сочувствовала его бедной маме.

Майк и Кевин уехали, когда Шон еще спал. Конни пыталась обнять сына напоследок, но тот отстранился. Майк схватил его за руку и так стиснул пальцы, что они хрустнули.

– Попрощайся с матерью, – сквозь зубы прошипел он, и Кевин повиновался, с прямой, негнущейся спиной, словно был деревянным.

Когда они уехали, было еще темно, и Конни вернулась в постель, где свернулась клубком. Так она и пролежала до вечера, пока не вернулся Майк, не сел рядом и не притянул ее к себе. Тогда Конни разрыдалась.

– Как он себя вел, когда ты уезжал? – сквозь слезы спросила она.

– Смотрел, как на величайшего врага. Он ненавидит меня, судя по всему. Посмотрел, отвернулся и пошел. Как будто он попал в клинику из-за меня, а не по решению судьи и по своей собственной безалаберности!

С отъезда Кевина дом О’Хара внезапно стал очень тихим, хотя и прежде Кевин уезжал, например, в колледж. Однако последний краткий приезд старшего сына принес семье столько горя, что уже казалось, будто Кевин несколько месяцев кряду дебоширил, пьянствовал и курил травку в стенах отчего дома. Теперь тут воцарилось такое спокойствие и безмолвие, словно дом внезапно превратился в музей.

Шону так нравилась сама мысль о том, что у него есть взрослый, мудрый брат, что расставание с ней далось ему весьма нелегко. Он старался отвлечься на учебу, а в свободное время много таращился в телевизор. Его по-прежнему интересовали полицейские детективы и криминальные сводки. Иногда приходила Иззи, и они делали уроки вместе. Девочка пекла хрустящее печенье и кексы для своего друга и его родителей в попытке их поддержать. Она видела, какими печальными, осунувшимися стали лица всех О’Хара.

Шон пребывал в мрачном расположении духа несколько недель, пока не начались экзамены, в подготовку к которым он ушел с головой, и его настроение потихоньку выправилось.

Иззи тоже сдавала экзамены, причем довольно успешно. Она радовалась, что в жизни друга все налаживается, и совершенно не ждала никаких неприятностей, пока как-то вечером к ней в комнату не зашел отец.

– Спустись вниз, нам надо поговорить, – сказал он напряженным тоном.

Поначалу Иззи просто немного удивилась, однако в гостиной ощутила сильнейший приступ тревоги, увидев маму, которая сидела на стуле с поникшей головой.

– У меня неприятности? – спросила она, переводя взгляд с отца на мать и пытаясь припомнить хоть какую-то провинность, за которую ее могли отругать, но ничего не шло на ум. Возможно, позвонили из школы – сообщить, что она провалила какой-то тест.

– Твоя мама и я… Мы разводимся, – негромко сказал Джефф и опустился на стул.

Иззи, сидя на банкетке, переводила взгляд с отца на мать. Сцена казалась ей совершенно нереальной. Мать избегала смотреть на нее, словно была виновата. Наступила такая тишина, что клацанье стрелок старинных часов стало казаться ударами молота по наковальне. Иззи никогда прежде не слышала, как ходят часы в гостиной, попросту не замечала их постукивания.– Мы разводимся, – повторил Джефф, словно опасаясь, что дочь могла не понять.

Иззи отрешенно застыла. Чего они ждали от нее? Каких слов? «Да как вы можете?» «Почему?» «Разве вы не любите друг друга?» «А что же будет со мной?» Все это пронеслось у нее в голове, но ни один из вопросов так и не слетел с губ. Ей хотелось расплакаться или закричать, но почему-то она сидела молча и даже не шевелилась.

Наконец, измученная тишиной, Кэтрин подняла глаза на дочь. В ее взгляде ничего невозможно было прочесть.

– И кто принял решение? – с трудом спросила Иззи. Она была уверена, что развода хочет мать, которая слишком часто выражала недовольство своим браком.

– Мы оба, – ответил отец, в то время как мать смотрела на них обоих странным, отчужденным взглядом.

Кэтрин уже долгие годы чувствовала себя посторонним человеком в собственной семье. Она никогда не хотела детей, предупреждала об этом Джеффа с самого начала, еще до свадьбы.

Они встретились в юридическом колледже и через многое прошли вместе. Когда-то Джефф стремился работать в составе крупной корпорации, мечтая однажды возглавить юридический отдел. Однако интернатура в Американском союзе защиты гражданских свобод заставила его пересмотреть свои цели и интересы. Поначалу он остался на летнюю стажировку, а потом был зачислен в штат.

Желания и убеждения Кэтрин не менялись никогда. Она прекрасно себя знала, знала, чего от себя ждать, но Джефф… Джефф постепенно превращался в другого человека. Однажды он решил, что ребенок укрепит семью, склеит ту трещинку непонимания, что пробежала между ним и женой. Он обещал всячески помогать и сдержал свое слово – проводил с дочкой времени куда больше, чем мать, стараясь облегчить ей ношу. Но к ужасу Кэтрин, это не заставило ее принять материнство как должное. Ей всегда казалось, что она совершила чудовищную, непоправимую ошибку, и ценой ошибки стало появление на свет человека, заслуживавшего, но не получавшего любви. Иззи росла чудной, очень спокойной девочкой, но Кэтрин всегда смотрела на нее, как на пришельца, как если бы внутри ее не хватало какой-то существенной детали, важной частицы головоломки, способной однажды сложиться в радость материнства. Стыд за саму себя, за свою неспособность любить свое чадо, за эту ущербность подтачивал ее изнутри. Она ненавидела Джеффа за то, что он сумел уговорить ее на рождение ребенка. Ее собственные родители всегда были прохладны к ней, и ей неоткуда было научиться любви к детям. Видит Бог, она и не хотела. Каждый раз, глядя на свою дочь, она ощущала себя настоящим чудовищем и знала, что Изабелла чувствует это.

Развода просил Джефф, и внутренне Кэтрин была ему за это признательна.

– Твоей маме предложили новую работу. Это очень хорошее место и отличный проект, – объяснял Джефф. – Она будет главным юридическим консультантом в большой фирме, ей придется много переезжать. А это… не совсем то, к чему каждый из нас готовился, когда мы стояли у алтаря, милая. Но в жизни такое бывает. Люди меняются. Обстоятельства меняются. – Джефф заглядывал дочери в глаза. – Наш брак исчерпал себя.

– Выходит, ты променяла нас на работу? – спросила Иззи у матери с неприязнью.

Этот вопрос и тон, которым он был задан, резанули сердце Кэтрин, словно нож. Ей не следовало рожать ребенка! Теперь ее дочь вынуждена платить за ее ошибку. Но даже осознание собственной ущербности не могло подтолкнуть Кэтрин на путь, который был ей чужд. Она знала, что Изабелла все чувствует, все понимает, и ничего не могла с этим поделать. Дочери всегда доставалась лишь крохотная толика материнского времени и внимания, но почти ни грамма материнской любви. Малышка росла, постоянно ощущая, насколько она лишнее звено в жизни родной матери. Джефф пытался залатать эту дыру, как мог, но она лишь ширилась год от года, превращаясь в зияющую пропасть. А теперь мать бросала их, бросала ради работы!

– Я не променяла вас на работу, – вяло сказала Кэтрин. Она знала, что по сценарию должна обнять дочь, чтобы утешить, но не могла даже протянуть к ней руки. – Мы с твоим папой заключили честное соглашение. Три дня в неделю ты проводишь с отцом, а затем три дня – со мной, если я буду в городе. А по воскресеньям можешь сама выбирать, где хочешь быть. А можем просто видеться через три дня, как пожелаешь.