Сестры? No way! - Сиобхан Паркинсон

Как будто я собиралась что-то болтать! Выглянув в окно, я увидела мамину машину, хотя я могу поклясться, что вчера вечером она стояла в гараже.

Этим утром я не услышала маминой возни на кухне. Обычно к половине восьмого она уже поет там. Меня она будит около восьми, но обычно я сама просыпаюсь к этому времени, прислушиваясь, как она суетится, перемещаясь небольшими шажками по мраморному кухонному полу, как открывается и закрывается дверца холодильника и как мама поет своим приятным голосом, накрывая на стол. Обожаю это время суток, когда просто лежишь в теплой постельке, зная, что у тебя есть еще несколько минут, чтобы понаслаждаться красивым маминым пением.

Сегодня утром ничего этого не происходило. Я проснулась около четверти девятого и выпрыгнула из кровати. В доме стояла тишина. Алва никогда не встанет, пока не придешь в ее комнату. К половине девятого я умылась и оделась, но в доме по-прежнему не раздалось ни звука, и только слышно было, как вода стекает с крыши и ударяется о металлический цилиндр, лежащий на земле. Я решила проверить, что делает мама, потому что в какой-то момент у меня возникло подозрение, не ускользнула ли она куда-нибудь посреди ночи. Нелепая мысль, но она явилась сама собой. А может быть, это не такая уж глупость, уехала же она вместе с отцом прошлой ночью.

В ее комнате было темно, так как на окнах висят толстые занавески, и поэтому, когда они занавешены, там нет света даже летом. Но я услышала ее дыхание и поняла, что она в комнате, поняла и то, что она уже проснулась, но лежит молча, притворяясь спящей.

— Мам, у тебя все в порядке? — спросила я, вглядываясь в сумрак комнаты.

Она застонала.

— Мам! — закричала я в панике. — Что с тобой?

— Ничего, — пробормотала она. — наверное, что-нибудь съела не то.

— Может, принести чаю? — спросила я.

— «Эрл Грэй», — ответила она. — Только черный и завари слабо. И принеси ведро или что-нибудь еще.

Она всегда просит «Эрл Грэй», когда болеет, Я быстро заварила чай прямо в чашке, потому что нужно было бежать на работу, и помчалась наверх, прихватив большой белый таз, стоявший под раковиной. Еще я принесла полотенце, пачку салфеток и маленький флакон туалетной воды, чтобы можно было освежиться.

Мама уже сидела на кровати. По крайней мере, она могла подниматься самостоятельно. Она взяла чай, поблагодарила и пальцем показала, куда положить все остальное. Она зажмурилась, когда я открыла шторы. В дневном свете ее лицо было таким бледным.

— Убери, пожалуйста, туалетную воду, — произнесла она, поморщившись. — От ее запаха мне становится еще хуже.

Я удивилась, почему такая сильная реакция на запах, если учесть, что пузырек даже не открыт, но положила флакон в карман куртки и сказала «пока». У меня не осталось времени, чтобы позавтракать, но я даже не заметила этого.

Когда к обеду Алва появилась в магазине, я спросила, как там мама.

— С ней все хорошо, — сказала она. — Когда я уходила, она мыла плиту.

Сегодня за завтраком мама выглядела бледной, но сказала, что чувствует себя отлично. К вечеру ее щеки порозовели. Алва ушла в пиццерию с подружками потратить деньги, выданные ей в книжном магазине, в этом нет сомнений. Для нас с мамой я приготовила омлет с сыром и зеленью. Мы часто готовим его, когда Алва уходит, потому что она не любит яйца.

— Фу! Туалетная вода, — сказала мама, когда я нагнулась, чтобы выложить ей половину омлета на тарелку, и сразу побледнела. — У тебя в кармане, Эшли. Убери ее отсюда!

Я похлопала себя по карману и обнаружила пузырек, который положила сюда еще вчера утром. Я вынула его, и мама сморщилась.

— Хорошо, — сказала я, — не думала, что ты так реагируешь на этот запах. Ладно, я прямо сейчас избавлюсь от него. — И я выбросила пузырек в мусорное ведро.

— Между папой и Наоми все нормально? — поинтересовалась я у мамы, зная, что в доме больше никого нет.

— Нет, — ответила она. — Бедный малыш Гэвин. Больше она не собиралась ничего говорить.

Я поняла это по выражению ее лица, поэтому просто продолжила есть омлет. Надеюсь, они Не разойдутся или еще что-нибудь в этом роде. Отец обожает Гэвина. Он не переживет, если Наоми уйдет от него и заберет Гэвина с собой. А я предполагаю, что она так и сделает.

Сегодня, придя с работы домой, я обнаружила в холле плачущую маму. Она сидела возле телефона, вцепившись в него обеими руками, как будто он был живой. «Должно быть, это отец, — первая мысль, которая возникла у меня. — Или Гэвин? Он мог похитить его».

— Мама! — бросилась я к ней, — что случилось? Это Гэвин?

— Да, — запинаясь, проговорила она.

— Что? Что? Отец сделал какую-нибудь глупость?

— Да, — снова произнесла она, — вытирая глаза бумажной салфеткой. — В некотором роде.

— О, мама! — тяжело выдохнула я, садясь возле ее ног. — Это ужасно! Ты звонила в полицию или что?

— Полиция? Полиция? Эшли, о чем ты говоришь? Почему я должна звонить в полицию?

— Потому что, если папа сбежал с Гэвином, его нужно остановить.

— Сбежал? С Гэвином?

И затем это выглядело ужасно, но она начала хохотать. Это был приступ истерического смеха. Так смеются, когда вот-вот сорвутся на плач, и слышать это было невыносимо,

— Когда ты прекратишь? — спросила я холодно, потому что чувствовала, что самой мне не до смеха. — Может, объяснишь, что случилось?

— О, бедная моя Эшли, — сказала мама, положив руку мне на голову и накручивая волосы себе на палец. — Я так расстроена. Я имею в виду, что понимаю, как тяжело все это для Алвы и для Синди. А еще прошлой ночью посмотрела на Гэвина, который не виноват, что его родители ругаются… Все это вместе так смешалось у меня в голове, что я подумала, будет лучше прекратить видеться с Ричардом. Вот почему я сказала, что это связано с твоим отцом и Гэвином.

Я тихонько взяла ее за уши обеими руками, как обычно делала, когда была маленькой. Я качала ее голову из стороны в сторону, слегка прислоняясь своим лбом к ее.

— Но, мама, это нечестно. Ты рискуешь своим счастьем. — Говоря это, я чувствовала себя героиней мыльной оперы, но я действительно так думала.

— Счастье, — произнесла она так, будто слышала это слово впервые. — Счастье, — снова повторила она, словно открыв для себя что-то новое.

Но, вернувшись в прежнее состояние, она сказала:

— Да, хорошо, но я должна думать о вас с Алвой в первую очередь.

— Не будь глупой, — запротестовала я. — Алва переживет. Она просто вредничает. Это такой возраст. И Синди тоже. Они просто не хотят ни с кем делить своих родителей, но это нечестно.