Мадам Дортея - Сигрид Унсет

Кое-кто из незнакомых гостей подошел к ним поближе. С каменными красными физиономиями они смотрели на бледного молодого человека, который размахивал длинными руками и плакал — пусть даже с похмелья. Вильхельма вдруг охватил гнев. Эти самодовольные норвежские крестьяне, которыми Даббелстеен всегда так гордился, вот они стоят тут, эти старомодные люди, и молча с неудовольствием смотрят на учителя, который, плача, выворачивает наизнанку свою душу. Не успев сообразить, что делает, Вильхельм оказался рядом с учителем, схватил его за плечо своей худой детской рукой и сильно встряхнул:

— Господин Даббелстеен, перестаньте!.. Возьмите себя в руки, господин Даббелстеен! Идемте со мной. Вы сможете поговорить с ленсманом завтра утром.

— Золотые слова. — Ленсман кивнул. — А сейчас ступай спать, Даббелстеен. Вильхельм прав, уведи его, Вильхельм…

— Пошел прочь, мальчишка! — Учитель сбросил с себя руку Вильхельма. — Важничаешь, потому что привез нас сюда?.. Пусти меня! Я хочу поговорить с хозяйкой. Мадам Люнде, вы можете все, что захотите, я знаю! Вы все про всех знаете… Вам известно такое о соседнем ленсмане, Симене Бюрстинге, что вы могли бы заставить его отворить двери темницы, где томится Маргит…

Кровь ударила Вильхельму в голову. Он снова сердито схватил учителя. Нет, он не важничает, не его вина, что он сохранил еще каплю рассудка и хочет спасти своего учителя от еще большего позора…

— Господин Даббелстеен, прошу вас, идемте со мной! — Вильхельм огляделся, словно прося взрослых о помощи.

И вдруг увидел на их лицах новое выражение, которое испугало его, он не мог истолковать его, но чувствовал, что оставаться здесь опасно. Мадам Элисабет встала, глыбоподобная, грозная, с тяжелой головой в желтом чепце, венчавшей зеленую пирамиду домашней кацавейки.

— Идемте! — Вильхельм снова потянул господина Даббелстеена. — Идемте! — чуть не со слезами молил он, видя, что учитель не понимает надвигающейся опасности, — только сейчас до Вильхельма дошло, какие страшные слова только что произнес его учитель. А Клаус хоть и был тоже смущен, но воспользовался замешательством и выпил еще один стакан пунша. Вильхельму показалось, что сейчас он тоже потеряет рассудок, — он был в бешенстве и в отчаянии от того, что эти двое ничего не понимают…

Даббелстеен оттолкнул Вильхельма, и тот отлетел на несколько шагов. И тут же учитель бросился на колени перед мадам Элисабет, протягивая к ней умоляюще сложенные руки:

— Мадам! Вы знаете все лабиринты человеческого сердца!.. Мадам, вы обладаете властью богов! Сжальтесь над нами! О, у вас такая власть над людьми, над мужчинами. Поезжайте туда! Скажите, что вы хотите посетить свою старую подругу, мою матушку…

— Да вы сошли с ума, Даббелстеен! Не в моих силах помочь вашей девушке избежать… Ведь вы это имели в виду?.. Она сама призналась в убийстве…

— Вспомните, вспомните, мадам Элисабет, моя мать когда-то была вашей ближайшей подругой…

— Довольно, прекратите! — Старая женщина на мгновение стала олицетворением угрозы. Потом опять приняла прежний облик и повернулась к своему мужу: — Надо отправить этого несчастного в постель. Он так пьян, что уже ничего не соображает и не помнит.

— Да, да. — Ленсман кивнул. — Помогите кто-нибудь увести его отсюда. Парнишке одному не справиться. А вот Клаус, похоже, обойдется и без посторонней помощи. — Он улыбнулся.

— Думаю, учитель и Анстен могут лечь в овине, — сказала мадам Элисабет. — Ты, Анстен, помоги Даббелстеену, а ты, Уле, кликни Эйнара, пусть поможет вам. Тогда вы справитесь с ним…

Даббелстеен вскочил. Оттолкнув старого крестьянина, он раскачивался из стороны в сторону, высокий и торжественный.

— Мадам Элисабет, помните, в Ветхом завете Адонию… Он пошел к Вирсавии и просил ее, чтобы она помогла ему и Ависаге Сунамитянке. И она замолвила за них слово, потому что сердце ее сочувствовало горю любящих. У Вирсавии, жены Давида, было чувствительное сердце… У Вирсавии! — Он с криком снова бросился на колени. — Мадам, покажите, что и у вас тоже чувствительное сердце!.. — Теперь он рыдал уже в голос.

Вильхельм со страхом смотрел на обезумевшего учителя. Ему казалось, что он спал и его сон вдруг закончился страшным кошмаром. Рядом с ним оказался Клаус, он глупо уставился на учителя своими коровьими глазами, и вдруг его красивое полноватое лицо начало расползаться в улыбке. О Господи, нельзя отрицать, что Даббелстеен и в самом деле был смешон. Это-то и было самое страшное.

Бабушка не сводила с него глаз. Потом передернула плечами, словно ей стало холодно, и это движение волной заструилось по всем ее пышным формам. Темные шары глаз закатились глубоко в мешки век.

— Одному ему до постели не добраться. Придется вам отнести беднягу.

Уле Хогенсен, парень по имени Эйнар и незнакомый крестьянин подхватили учителя. Даббелстеен страшно закричал и безуспешно попытался стряхнуть их с себя, но они быстро утащили его из залы.

Мадам Элисабет вздрогнула так, что ее пышное тело всколыхнулось под кацавейкой. Потом, словно проснувшись, она повернулась к своим внукам:

— Вам тоже пора отправляться спать. Вам постлано в конунговом амбаре. Сами видите, здесь в доме все места заняты. Не испугаетесь спать там одни? Впрочем, уже светло, — успокоила она их. — Люди давно встали. Тебе не будет страшно спать в конунговом амбаре, Вильхельм?

Вильхельм отрицательно помотал головой. Но мысль о том, что им придется спать одним, была ему неприятна. Конунгов амбар стоял на отлете. Впрочем, он и не вспомнил бы о страхе, если бы бабушка сама не спросила его об этом.

— Нет, мне не страшно. Но может, будет лучше, если господина Даббелстеена тоже там уложат? Ведь там две кровати. И мы могли бы присмотреть за ним…

Но мадам Элисабет как будто не слышала его.

— Я же сказала, что люди уже встали. Бояться нечего, мой милый.

— Я понимаю. Идем, Клаус. Покойной всем ночи. Бабушка, пошлите, пожалуйста, завтра с утра человека к нашей матушке. Я не хочу, чтобы дома тревожились, — ведь повода для волнений уже нет.

Мадам Элисабет милостиво кивнула.

— Наш человек уже уехал к ним. — Она положила руку ему на плечо. — Меня радует, что ты такой заботливый и разумный мальчик, Вильхельм. — Она снова погладила Клауса по щеке и за подбородок приподняла его лицо. — Ты совсем сонный, дружок. Покойной ночи вам обоим.

На дворе было уже светло, дома усадьбы темнели на фоне белесого зеленоватого неба, на юго-востоке, где долина сужалась вокруг русла реки, воздух над горами казался желтовато-белым. Верхняя половинка двери в конюшню была отворена, там внутри двигались люди с фонарями.

Клаус споткнулся и чуть не упал, Вильхельм подхватил его под руку. Грязь на тропе затвердела — к утру подморозило, и ветер почти прекратился. Вильхельм вывел брата за калитку. Тропинка к конунгову амбару заросла травой, трава замерзла и теперь хрустела у них под ногами. В полукруглом трехстворчатом окне на залобке амбара горел свет, и у Вильхельма полегчало на сердце.