Таматарха. На службе у Изгоя - Роман Злотников

В моем лице батюшка нашел внимательного слушателя, хотя порой мне было трудно сдержаться и не выдать собственного знания его историй. Вскоре я свел наше общение к изучению древнерусского языка, попросив выучить меня основополагающим молитвам. Несмотря на некоторое удивление священника, он с жаром принялся меня готовить, и вскоре я уже смог прочитать «Царю Небесный», «Символ веры», «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся». Вот только оказалось, что письменный, церковный старославянский, созданный Кириллом и Мефодием для болгар и западных славян Великой Моравии[34], не был тождествен разговорному древнерусскому – хотя, конечно, был схож с ним. Но в любом случае изучение молитв стало первым шагом в познании языка, а общаясь с другими ранеными, я все время старался узнать новые слова. Правда, в итоге мое общение свелось к разговорам с единственным раненым в плечо дружинником-русом, Гориславом, ижорцы меня в лучшем случае игнорировали. Что в общем-то объяснимо: для дружинника варяг-урманин был явлением повседневным, не олицетворяющим одно лишь только зло – сегодня ты скрестил с ним клинки, а уже завтра он займет место в строю рядом, нанявшись к князю. Да, такое отношение к варягам в Древней Руси было в порядке вещей, а вот ижорцы открыто демонстрировали если не ненависть, то стойкую неприязнь. Это сегодня дружинники сторожат погост от викингов на севере, завтра вместе с ними идут походом на Царьград – а для ижорцев здесь родина, и наше нападение было нападением на их родную землю. Для них я был лишь захватчиком, грабителем, убийцей…

К слову, я, как только пришел в сознание, спросил об остальных викингах – меня не покидала надежда убедить их в ложности асов и необходимости принять христианство. На будущее я строил и вовсе наполеоновские планы – выдвинуться на первые роли в хирде и стать лидером урман. Пусть даже всего десяток воинов – ведь это десяток опытных, отважных бойцов, и по нашим временам это уже немалая сила!

Но, увы, последних викингов отдали ижорцам. Сами дружинники не стали марать руки о безоружных, но по требованию племени передали хирдманов на справедливый суд тех, чьи отцы и братья во множестве гибли от урманских клинков. Дальнейшая участь уцелевших разбойников мне неизвестна, но вряд ли их оставили в живых. А если и оставили, то ждет их продолжительное, если не пожизненное рабство…

По прошествии восемнадцати дней моего лечения я отправился на свою первую в новом мире службу. О, она стала для меня серьезным испытанием! Ведь в отличие от известного мне порядка богослужений, разбитых на вечернее и утреннее, в этом мире всенощное бдение действительно протекало всю ночь, как у первых христиан, и лишь на рассвете завершилось божественной литургией. Для моей едва-едва зажившей ноги настоящая пытка, и тем не менее, собрав в кулак всю волю и отчаянно взмолившись всем святым, я достоял до конца.

Тогда же я впервые исповедался в новом мире и причастился. М-да, несмотря на нереальность происходящего, меня в очередной раз одолели серьезнейшие сомнения. А что, если программируемая реальность в голове испытуемых «Погружения» гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд? Ведь считается, что мы совершаем грехи и мыслями, и желаниями, и помыслами, не выходящими за пределы сознания, – так получается, что все зло, все грехи, совершенные здесь, также идут в зачет? И где тогда на самом деле находится наша бессмертная душа все время испытания? И что вообще есть сознание, пребывающее здесь, если не душа?!

Но если она пребывает здесь, допустимо ли, что и высшие силы каким-то образом принимают участие в происходящем в моей голове? Ведь без воли Господа этот проект не смог бы существовать, и при этом его никак не назвать попустимым злом.

Словом, для себя я решил, что и исповедь, и таинство евхаристии – причастия – здесь вполне реальны, поэтому исповедовался честно, но коротко, перечислив лишь смертные грехи: гордость, зависть, чревоугодие, блуд, гнев, алчность и уныние, выведя на первое место гнев и еще отдельно упомянув ложь. Было опасение, что батюшка потребует более открытой и полной исповеди, захочет мне помочь в раскрытии грехов. Но, видно, отец Василий и не ждал от первого раза моего более глубокого погружения в осознание собственной грешности. Накрыв епитрахилью мою голову, иеромонах коротко прочитал разрешительную молитву, после чего благословил на причастие.

Служба далась мне тяжело, учитывая, что деревянный храм был совсем мал и тесен, а проживающие в погосте христиане считали своим долгом посетить воскресную литургию. Пришлось стоять в большой тесноте, да и воздуха не хватало – на единственном подсвечнике горели свечи, а перед несколькими иконами разожгли лампады. Ну хотя бы до причастия отец Василий допустил меня без должного поста, приняв во внимание ранение.

Хотя разделение пищи на постную и непостную здесь весьма условно. Например, основа местной кухни – каша овсяная или пшенная – варится без сала и мяса. Хотя должен признать, что в печах ее разваривают практически в ноль, добавляя ей некоторой привлекательности. И все же до привычной мне еды ей далеко, и тот факт, что соль в Древней Руси хоть и хорошо известна, но чрезвычайно дорога, практически исключает ее попадание в горшок вне праздников. Да и то используют ее здесь в большей степени не как приправу, а как консерватор. Таким образом, постная и непостная каши отличаются лишь тем, чем их заправляют: коровьим маслом – опять же довольно дорогим для севера – или растительным постным, конопляным или льняным, к чьему резкому вкусу еще должно привыкнуть. Хорошо хоть грибов здесь много, их вкусно солят с укропом в бочках, и присутствие их на столе добавляет определенного разнообразия.

Основой пищи вообще является хлеб, технология бездрожжевого приготовления которого занимает несколько дней – это если не учитывать сам процесс выращивания ржи и ее помола. В силу чего и относятся к нему с огромным уважением. Было дело, пару крошек за собой недобрал. Так стоило мне поднять глаза от деревянной миски, как я почувствовал на себе такие тяж-ж-ж-желые взгляды… Что же касается вкуса… Мм… с одной стороны, хлеб приготовлен из муки грубого помола, но с другой – после печи приобретает непривычный мне, очень приятный аромат. Короче говоря, хлеб здесь здоровский, но и ценится он серьезно, лишнего куска ни за что не получишь.

Помимо каши, хлеба и деликатесных грибочков я ел пареную в печи репу, довелось мне поесть меда, запивая его взварами из душистых трав, а один разок отведал даже моченое яблочко. Возможно, столь пристальное внимание к еде кажется несколько странным и даже мелковатым, но из-за раненой ноги я долгое время был ограничен в перемещениях, и основными событиями моего дня становились непродолжительные диалоги со священником да приемы пищи…

Так в чем тогда разница постного и непостного питания? В мясе? Ха, мясо я впервые попробовал здесь лишь на воскресном обеде, когда охотники добыли по случаю кабана. И надо помнить, что дикий кабан без грамма жира, чье тело просто перетянуто мышцами, и домашний поросенок, вскормленный на убой, – это далеко не одно и то же животное, и мясо у них совсем разное! Впрочем, местные хозяйки это понимают отлично, а потому положили лишь несколько кусков в кашу, крепко их разварив и добавив пище вкуса и аромата.