Посох волхва - Алексей Витаков

– Мы зря сидим здесь, Моготин! Много рыбы не будет. Нужно возвращаться домой!

– Тебе тоже так видится? А я две ночи, словно поджаренный, не могу уснуть! – Моготин пошевелил в костре осиновой рогаткой.

– А мне по ночам русалки поют. А коли поют – значит, к беде это, Моготин.

– Значит, не только этой ночью пели?

– Не. Той тоже.

– Чего же ты молчал?! – Моготин дергано заходил взад-вперед вдоль берега.

– А что тебе я мог сказать? Ты с первого дня на всех вороном каркал, будто тучу какую наслали.

– Давай собираться, Зелда. Домой пойдем.

– Почаю тоже худо уже третий день. Еще не ушли мы из дома, а он уже сник, – Зелда, тяжко вздохнув, стал скручивать подстилку.

– Ежели вам всем так худо, то чего молчите?! – Моготин чуть не со всей дури пнул по пню, благо тот был настолько трухляв, что разлетелся от удара на несколько частей, иначе не миновать бы отбитых и переломанных пальцев.

* * *

Восемь долбленок, по три человека в каждой, полетели по темной глади озер. Гребли отчаянно, никто не думал об улове, всем быстрее хотелось увидеть Ощеру и убедиться, что все хорошо, что это только предчувствия и не более того.

Вышли на днепровский стрежень, еще два поворота, и покажется родной берег.

Перед последней излучиной Моготин поймал ноздрями едкий запах гари. Сердце бешено заухало. У него было самое острое чутье на любые запахи, у Зелды самые чуткие уши, а Почай мог, лизнув травинку, сказать, какая будет погода на ближайшие несколько суток. Этот запах ни с чем не спутаешь. Моготин помнил его с юности, когда Ощеру сожгли железные люди, приплывшие откуда-то из северных земель. Гарь пахнет остро, но не она раздирает сердце и мутит сознание. Страшнее пахнут слезы – тонкая, солоноватая, незримая паутина. Крик тоже имеет свой запах. А уж о металле и крови и говорить нечего.

Весь этот сплав Моготин хорошо запомнил. Как важно иногда человеку не увидеть что-либо, а вначале почувствовать, тогда можно внутренне себя подготовить, и удар судьбы уже не будет опрокидывающим навзничь. В этом смысле люди, обладающие такими качествами, имеют неоспоримое преимущество перед теми, кто воспринимает только глазами.

Последние двадцать локтей… выбежавший на течение ивняк…

Когда резко, подобно вымаху огромного черного крыла, открылось пепелище, Моготин был уже ко всему готов и только сильнее сдавил черенок весла. В ушах тонкий непонятный звук и тупая жуткая тишина одновременно, словно сырой мох Нави навалился на слух. Моготин даже не понял, что оглох. Оглох навсегда.

Он не слышал криков своих сородичей, мечущихся среди обугленных развалин, не слышал яростного плеска днепровской воды. Он стоял на лаве и смотрел на светло-русые волосы жены, выбивающиеся из-под бревен, ставшие частью течения. Стоял, не в силах пошевелиться. Моготин даже не почувствовал, как Зелда схватил его под локоть и стащил с лавы на берег. А когда плот отодвинули… Жена Моготина, Оляна, и четверо его дочерей стояли на дне с привязанными к ногам валунами!

– Похороним потом! Всех похороним потом! – Моготин кричал и не слышал своего голоса. Ему казалось, что не только он сам не слышит, но и другие не слышат, от того заходился в отчаянном крике еще сильнее. Зелда с вытаращенными от ужаса глазами тряс его за грудки. Тряс так, что трещала по швам одежда.

– Нужно их догнать! Догна-а-ть!.. Похороним потом!

И вдруг непонятно откуда, из какого-то другого пространства, Моготин отчетливо услышал: «Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным!»

Перед ним стоял невысокий, хрупкий на вид человек с длинной челкой, доходившей почти до самого подбородка.

Куда-то делся Зелда. Кричащие, мечущиеся по берегу люди, сожженные дома, утопленные сородичи – все каким-то образом отодвинулось от Моготина, странная сила сгребла его сознание, заключила в клещи, подняла над землей, и он увидел себя сверху, скорченным, стоящим на коленях. Правая рука рвала на голове волосы и царапала лицо, левая сжимала горло. Он увидел сородичей, обезумевших, катающихся по земле, увидел Почая, рубящего топором плоть реки, Зелду, рвущего ногтями кору с дуба. Увидел и понял, насколько все они беспомощны и слабы, слабы и беспомощны. Потому что безоружны.

Обезволенный, не чувствующий собственной плоти, Моготин шел за маленьким человеком, посох которого на целую голову был выше своего хозяина. Их никто не пытался остановить, словно они стали прозрачны и незримы. Колыхались длинные русые волосы волхва. Несколько раз тот оборачивался, и Моготин вновь видел перед собой волосы, только волосы – и никакого лица! – но уже седые и прямые, тогда как по плечам рассыпались волнистые и темно-русые. Они шли и шли до тех пор, пока взору не открылась поляна с капищным древом. Маленький человек с длинной челкой показал посохом на корни дерева. Моготин лег между этих корней, и тут же сон подхватил его и понес в синие краски небесных чертогов…

* * *

Оставшиеся в живых ощерцы очнулись от перенесенного удара только ближе к полудню следующего дня. Всего набралось тридцать четыре мужчины, способных держать оружие, и несколько детей, успевших спрятаться в лесу от норманнов.

Зелда сидел на берегу и смотрел, как люди укладывают в погребальный сруб тела своих сородичей. Первый приступ ярости и жара ненависти прошли. Глядя на работающих людей, Зелда успокаивался, начинал свою работу мозг. Даже если всех мужчин вооружить топорами, наспех сделать щиты и колья, то против норманнов – это все равно что курам на смех… Куда-то пропал Моготин. Но Зелда ничуть не сомневался в старом товарище. Значит, где-то отлеживается. Но и не гнаться за норманнами тоже нельзя. Дети погибших проклянут за трусость навеки. И не только дети, но и взрослые. Все хотят идти, отомстить, отбить взятых в полон!

Что делать? Где же Моготин?.. У Зелды никого из близких родственников не было: отца и мать схоронил, почитай, десять лет назад, жена умерла в родах, а вслед за ней и ребенок. Зелда любил всех, всю деревню одинаково, но жил один на отшибе. Может, поэтому он оказался единственным, кто сохранил ясность ума в этой жуткой ситуации. Преследовать и атаковать драккары с воды – значит заранее обречь себя на позорное поражение, а значит, нужно преследовать посуху, идя берегом и срезая изгибы.

Зелда разделил людей на две группы: двенадцать человек сели в лодки и устремились по следу норманнов, а две дюжины, вооруженные топорами, пошли берегом. Какая-то неведомая сила остановила ощерцев вчера от того, чтобы сразу броситься в погоню. Кое-кто говорил, что видел маленького человека с пучком дымящейся травы. Никто не мог вспомнить его лица, но хорошо запомнился странный сладковатый запах, исходивший от пучка и распространившийся по всему берегу в том месте, где стояла деревня. Человек, вдохнувший этого дыма, переставал метаться и уже не рвался отомстить, он просто садился на землю и начинал плакать. И плакал до тех пор, пока силы не оставляли его, после чего наступал глубокий и ровный сон.