Скрытые чувства - Юлия Резник

Инна пристегивает ремни, обходит машину и замирает, придерживая рукой открытую дверь:

– Извини, что так вышло.

– Ничего. Завтра исправишься, – заставляю себя улыбнуться. Она почему-то снова затихает. Как-то так неопределенно ведет плечом и, наконец, садится за руль. Смотрю вслед ее Тойоте, пока та не скрывается за поворотом. И шагаю к себе. Надо дать команду гайцам – ненавязчиво ее проводить. А то мало ли?

У ворот откуда ни возьмись выскакивает Шустрик. Кажется, Леська так его назвала? И принимается бодать мне ноги. Склоняюсь к усатому:

– Че? Забыли тебя? А как стелила поначалу… – усмехаюсь, вспоминая беззаботные Леськины «он будет жить с нами». – Ну, пойдем, хоть накормлю тебя. Изысков не обещаю, но где-то была колбаса.

Остаток вечера не могу отделаться от мысли, что меня кинули так же, как и этого помойного котяру. Иррациональное, глупое чувство. Которое только усиливается, когда я с опозданием в час наутро приезжаю в контору, а меня вместе Инны встречает другая сотрудница.

– А Суворова где, позвольте спросить?

– Инна Дмитриевна на больничном, – бледнеет  женщина. – Но она ввела меня в курс де…

Ухожу прежде, чем та успевает договорить. Излишне шумно хлопаю дверью. Какие, на хрен, больничные? На этой службе не болеют! И она в курсе… Прикладываю к уху телефон. Инна не отвечает. Меряю шагами комнату, когда заглядывает Антон.

– Это кто у тебя в приемной?

– А хрен его знает. Суворова вместо себя прислала.

– А она сама где?

– На больничном. – Хмурюсь. – Что ты хотел?

Обсуждение рабочих моментов затягивается едва ли не на час. Напоследок прошу Антона:

– Скажи этой тетке, чтобы возвращалась… где она там до этого сидела?

– А вместо неё кого прислать?

– Никого. Все, иди…

Почему-то другая там, где всегда была Инна, бесит. Хотя, конечно, оставаться совсем без помощи – дурость чистой воды. Сам не знаю, что на меня нашло. Стучу пальцами по столешнице. И в этот момент мой телефон начинает вибрировать.

– Князев!

– Иван Савельевич… Вы звонили?

Ах да. В рабочее время мы на вы. Еще бы.

– Что за больничный, Инна? И какого хрена я до тебя не могу дозвониться?

В трубке что-то шуршит. Как будто она вздыхает. Или перекладывает телефон из одной ладони в другую.

– Извините. Я… Мы были на процедурах, и я не могла ответить.

– На каких еще процедурах?

– У моей дочери ларингит. Есть проблемы с дыханием. Поэтому нас оформили в стационар. Я могу попросить бабушек посидеть, когда у нее сопли, но тут уж должна быть рядом. Извините.

Час от часу не легче. Я не люблю перемен. Мне важно чувствовать, что я все контролирую. Это мой пунктик. Совершенно по-идиотски хочется возмутиться – «Какой, на хрен, ларингит? Я не давал такого распоряжения!», но я прикусываю язык. Чувствую, как натягивается струна между мной и кучей работы, которую обычно я сваливаю на Инну.

– Ясно. У вас есть все необходимое? Или…

– У нас все есть. Спасибо, Иван Савельевич.

Интересуюсь в какой они больнице. Инна отвечает, хоть и выдерживает театральную паузу. В которой мне чудится некоторая недосказанность.

– Ну, что там? – тороплю.

– Зря вы прогнали Надежду Сергеевну. Она вполне подготовлена, – тихо замечает Инна.

Уже доложили, значит. Хмыкаю. И жму на отбой. Я и себе самому не могу объяснить, что творю. Я ведь даже не представляю, что это такое – ларингит. И как долго Инна будет отсутствовать.

Сам звоню в ту больницу. Представляюсь и прошу соединить с главврачом. Выдыхаю лишь когда убеждаюсь, что Леське будет обеспечен самый лучший уход. Оправдываю свой звонок тем, что он вообще-то в моих интересах. Я хочу, чтобы Инна как можно скорее вернулась в приемную.

Каждое утро я захожу в офис в надежде её увидеть. Я без нее как без рук. И это не пустые слова. Мне действительно не хватает этой женщины. Во всем, чего ни коснись. К среде я сдаюсь и возвращаю в приемную ту самую Надежду Сергеевну. Она неплоха, нет. Просто она… не Инна. Общение с которой, я только сейчас это до конца понимаю, по большей части, носит невербальный характер. Как это проявляется? А хрен его знает. Каким-то непостижимым образом та просто предугадывает мои желания. Мне ей и говорить ничего не приходится. А уж тем более что-то ей объяснять. Даже кофе Инна умудрялась варить тогда, когда мне его хотелось. Бывало, я только подумаю об этом, а она уже несет поднос… О том, как это проявляется в сексе я уж вообще молчу.

К концу недели мое настроение окончательно портится. Я извожусь. Наверное, в тысячный раз беру трубку, чтобы, по крайней мере, ее услышать. Но в последний момент откладываю телефон в сторону. Я стараюсь не анализировать такое свое поведение. Потому что те выводы, которые напрашиваются, настолько не к лицу человеку моего возраста и положения, что даже смешно! Сам себе напоминаю сопляка, который орет в голос и топает ножками, потому что ему не дали конфетку. Мерзкое, стыдное чувство. Но я не могу избавиться от гаденькой мысли, что меня бросили на произвол судьбы намеренно. Посмотри, мол, Иван Савельевич, как тебе без меня приходится!

Знаю. Глупость жуткая. Но уж как есть.

Когда вечером пятницы Антон будто вскользь предлагает прогулку под парусом, шлю его лесом. Настроение – дерьмо полное. Какие уж тут паруса? Но подумав, меняю решение. Погоду обещают хорошую, а яхтинг – это моя давнишняя страсть.

Мы отчаливаем ближе к одиннадцати. Река в этом месте достаточно широкая, я все равно не могу до конца расслабиться и кошусь на народ, который чуть дальше по берегу осваивает другие виды водного транспорта. Мимо проносится скутер, за которым, опасно раскачиваясь, мчит мужик на водных лыжах.

– Смотри в оба, пока не отойдем подальше, – хмурюсь я. Беру бинокль и бесцельно скольжу взглядом по откупорившей узкую полоску пляжа молодежи. Больше всего народу, конечно, на досках с веслами.

– Это че? – интересуюсь я.

– Сапсерфинг, Иван Савельевич. Хотите попробовать?

Качаю головой. И снова утыкаюсь в бинокль. Мое внимание привлекает что-то неуловимо знакомое в тонкой девочке с желтым веслом. Навожу резкость. И узнаю… Жанну. Видно, что на доске она новичок. Но задора ей не занимать. Да и с балансом у девочки все в порядке. Я вижу ее так отчетливо, будто она совсем рядом. Коротко стриженная девушка с соседней доски что-то ей говорит. В ответ Жанна широко улыбается, обнажая идеально ровные зубы, и подставляет лицо налетевшему ветру. Тот ласкает ее, шевелит волосы, от чего девочка блаженно жмурится. Она беззаботна и молода. На ее коже мурашки, а на щеках и курносом носу – жаркие поцелуи солнца. И на миг я будто сам становлюсь таким же. Молодым и беззаботным, как она. Вспоминаю те давно забытые ощущения.