Дневник романтической дурочки - Любовь Шапиро

— Думаю, вам лучше вернуться к себе, а мы попробуем пока сами, спасибо за помощь. Я к вам наверняка еще наведаюсь.

Мы понуро поплелись на дачу. Руфа все время что-то невнятно бормотала, упрекая кого-то и споря с кем-то. Мне же, по молодости лет, было просто очень жаль, что так плохо заканчивается лето. Но еще меня мучило любопытство, хотелось узнать, какие могли быть причины преступления и на что намекала Руфа, но расспрашивать сейчас было неловко. Так мы и брели в полном молчании. Когда оказались на своем участке, там уже собралась вся семья, которая, бурно перебивая друг друга, обсуждала сложившуюся ситуацию. Больше всех кипятилась Анна Николаевна, внезапно выпавшая из своего возвышенно-томного состояния. Как у многих людей «немых» профессий, голос у нее был некрасивый, визгливый, тонкий и одновременно каркающий, он взлетал надо всеми и падал на головы окружающих, как шарики града, внезапно и больно. Ее нежное лицо стало некрасивым и неприятным. Смысл же ее пафосного выступления был в том, что никто теперь не может чувствовать себя в безопасности.

— Слава богу, — продолжала кликушествовать невестка, — что мы уезжаем и никто и ничто не может заставить лично ее оставаться здесь.

— Нюра! — рявкнула Руфа, с трудом отдышавшись после прогулки. — Пойди на дачу к Харитонову, там будете петь дуэтом. Не желаю слушать этот мимансный бред. Не о том думаешь, как всегда.

Анна Николаевна вернулась в свой образ и очень красиво и печально опустилась в кресло, вовремя подставленное мужем.

— Какие у кого есть соображения по этому поводу? — требовательно спросила Руфа. — К нам обязательно придут и будут выяснять. Мне бы очень хотелось, чтобы мы дали всю имеющуюся информацию. Не думаю, что влез случайный человек, дом не производит впечатление благополучного, так что тот, кто лез, наверняка знал зачем. Вот только, что его интересовало, непонятно.

Руфа замолкла и обвела всех грозным взглядом.

— Бабуля, ты бы отдохнула. Все равно мы ничего не придумаем. Гадать можем, но ведь ничего не знаем наверняка, — задумчиво заключил Данила.

— И потом, если мы будем настаивать на том, что это сделал не случайный человек, то мы вообще отсюда не уедем. Нас в первую очередь будут пытать, — возмутился Митя.

— Ты что, предлагаешь оставить Ларика и по-быстрому смыться? Я лично остаюсь до полного выяснения… А вы можете отправляться. Мне надо еще к Эве сходить. Пойдем, Лерочка, — поднялась со стула Руфа и, величественно проплыв мимо родственников, сошла с крыльца.

— Что я буду ей говорить? Понятия не имею, как надо вести себя в таких ситуациях, — ворчала она.

— Руфочка, я не очень понимаю, почему вас так волнует реакция вашей сестры? Вы разве меньше переживаете?

Только юношеский максимализм позволил задать такой бестактный вопрос. Руфа внимательно посмотрела на мое наивное лицо и печально покачала головой. О чем-то сосредоточенно размышляя, она брела, не замечая возмущенно-вопрошающих взглядов соседей по поселку. Шеренги отдыхающих выстроились вдоль заборов и в немом изумлении взирали на нас. В широко-открытых глазах соседей не было ни тепла, ни сочувствия, даже страха не было — одно лишь удивление по поводу того, что в их идеальном лесопарковом мире могла случиться такая неприятность — убийство. Только с одного участка выглянула женщина и участливо поинтересовалась, не надо ли чего? Остальные же, судя по выражению лиц, обвиняли старую актрису в том, что именно она посмела привести в их красивую жизнь человека, которого убили. Я смотрела на всех исподлобья и думала об их черствости и бесчеловечности. А Руфу, видимо, все это не занимало. Она шла и сокрушалась о Ларике и о возможном Эвином обмороке. И тут мне пришла в голову мысль о том, что Руфа ни разу не ходила на ту сторону и не знает, что путь этот не близкий, да еще по жаре. Я тихонечко потянула ее за рукав.

— Да, — резко отреагировала моя спутница, — что еще?

— Руфочка, — как можно более нежно пролепетала я, — как же вы дойдете, ведь идти довольно далёко? Может, я или лучше ваши внуки сбегают к Эве…

— Ну да, вы молодые, совсем не тонкие, а потом у нее случится сердечный приступ. Нет уж, доберусь как-нибудь, не рассыплюсь. Тебе же спасибо за заботу. Сейчас помолчи. Мне надо все сформулировать.

— Хорошо, — покладисто согласилась я, — только возьмите меня под руку и обопритесь, вам будет легче.

Руфа насмешливо посмотрела на меня и пробормотала, что когда тебе хорошо за шестьдесят, не приходится выбирать спутника, берешь что дают. Дальше мы шли молча, и у меня появилась возможность хорошо рассмотреть поселок. Странно, но никогда ранее я не стремилась оценить ни архитектуру домов, ни уж тем более социальное положение владельцев «творческих дач». Как это ни покажется странным, у меня не было времени, я все время бежала к Руфе, притом так стремительно, будто боялась пропустить что-то значительное, без чего моя жизнь просто не может дальше продолжаться. Но семенящая, пусть и очень гордая поступь Руфы и ее сосредоточенное молчание вынуждали меня взирать на окружающий мир. Надо признаться, он меня удивил. Участки составляли улицы, которые делились по одному очень внятному признаку — положению в обществе. Народные артисты, любимцы властей, оттяпали себе лучшую зону, и все дома там трехэтажные, с большими верандами и густой растительностью. Дальше шли участки поскромнее и дома чуть попроще, они принадлежали деятелям искусства, чей вклад в культурную жизнь страны был не так заметен, но тем не менее достаточно высоко оценен. О тех же, кто жил на третьей линии, даже и говорить не хочется, потому что их хибарки были совсем непривлекательны, напоминали времянки, сколоченные из чего попало и как попало. Я удивилась, что сейчас, когда надо думать о смерти Ларика, я увлеклась изучением благополучия совершенно посторонних мне людей. И устыдилась своих мыслей, попыталась сосредоточиться на постигшем нас горе. «Почему нас?» — вдруг сообразила я. — Какое отношение имею лично я к этой семье? Заканчивается лето, очень скоро я снова вернусь в свой обычный круг интересов и людей, которые, как я теперь понимаю, мне отчаянно надоели. Что же делать? Я не хочу терять новых знакомых, которые стали мне близкими людьми».

Я чуть не плакала. Словно услышав мои мысли, Руфа крепко сжала мой локоть и остановилась:

— Послушай, Лера, мы уже скоро добредем, и я хочу, чтобы ты пошла со мной к сестре. Мне одной не справиться. Бог знает, что Эва может отколоть, но главное, я хочу, чтобы ты запомнила, ты всегда желанная гостья в моем доме. Я подчеркиваю — в моем. И здесь, и в Москве.

Я открыла рот, чтобы радостно поблагодарить старую даму за невероятное счастье, но Руфа резко оборвала мои телячьи восторги:

— Довольно, хватит разговаривать, ты мешаешь мне думать.

Я молча кивнула, немного обидевшись, но быстро вспомнила, что только что мне позволили войти в удивительный мир Руфиной семьи. Я проглотила обиду и как можно нежнее пожала руку старушке. Мы шли уже на последнем издыхании, Руфа — из-за возраста, а я — из-за того, что мне приходилось приспосабливаться к ее ритму шагов. Наконец впереди замаячил академический поселок, а там третий дом слева — Эвин. Я внутренне напряглась, живо представив себе ближайшие события. Мы открыли калитку и робко вошли на участок. Две безумные таксы кинулись нам навстречу, известив обитателей дачи о появлении гостей. На крыльцо вышла Эва.