Наместник - Артем Бук

– Ты давно здесь? – Вряд ли из ее ответа можно было бы сделать определенные выводы о том, сколько ждать следующего гостя, но я надеялся, что какое-то время у нас есть.

– Двенадцать дней. – Она ненадолго задумалась. – А какое сегодня число? Часов здесь нет. Считала по циклам сна.

– Двадцать восьмое сентября. – Я определенно огорчил ее своим ответом.

– Десять дней, – наконец пробормотала она. – Время тянется так медленно…

– Телевидения нет? В какое время прогулка? Охрана как часто меняется? – Я всерьез настроился поиграть в графа Монте-Кристо. Ну, хотя бы в глазах юной сокамерницы. Наверное, зря.

– Ты чем занимался у себя в России? – насмешливо поинтересовалась Франческа. – Служил в разведке, в спецназе? Изучал методы побега из военных тюрем?

– Я следователь. Следственный судья, – важно пояснил я, вспомнив сериалы об итальянской мафии. – Расследую убийства.

– Понятно, – грустно подытожила собеседница. – Бумагомарака. Толку от тебя ноль. Я три года служила в спецназе. В основном Северная Африка. Пятнадцать миссий, два ранения. Потом три года в полиции. Спецотдел по борьбе с наркотиками. И знаешь что? Отсюда не сбежать. Эта комната – сейф. Сплошной металл, бесшовная технология. Кровати приварены. Нет ни кусочка обстановки, который можно отодрать и использовать против охраны. Наблюдение двадцать четыре часа в сутки. Три видимые камеры. Вентиляционное окошко – десять сантиметров в диаметре, глухая решетка. Прогулки? А нет никаких прогулок. Душ принимаю прямо здесь, даже шторки нет. Разрешаю тебе смотреть – охрана уже все видела. В комнату они не заходят. Дверь ведет в тамбур. Отпирается дистанционно, электромагнитный замок. Когда ее открывают, я забираю поднос с едой. Интервалы кормежки разные. С другой стороны тамбура дверь еще серьезней. Еда в бумажных тарелках, приборы и сами подносы тоже из прессованной бумаги. Так как ты собираешься выбраться отсюда, умник?

Я не понимал, зачем мы нужны Кастору. Он приложил серьезные усилия к нашему захвату. Взял в заложники какую-то важную птицу и явно рассорился со своей конторой, какой бы аббревиатурой она себя ни обозначала. Возможно, теперь он такой же пленник, изолированный на захваченной военной базе. Этот кризис не мог длиться вечно. Не президента же США он удерживает… Допустим, это руководитель его службы. Пройдет время, и назначат преемника. Может, того же Василевского. Новый босс решит, что принципы важнее, чем жизнь предшественника, и на базу обрушится спецназ. Или проще – произойдет несчастный случай с ядерной боеголовкой, который похоронит эту грязную историю со всеми участниками. Включая несколько бедных иностранцев.

Но время, похоже, не слишком заботило генерала. Нас не допрашивали. У нас не брали анализы. Над нами не ставили опыты. Мы просто сидели в своей клетке, ожидая, что случится дальше. Кормили вполне сносно. Более того, на третий день я набрался наглости и проорал в камеру, что именно желаю получить на ужин. Не знаю, было ли это указанием генерала или нам попались жалостливые надзиратели, но заказ исполнили почти полностью. Что кто-то здесь умеет готовить пельмени, я и не ожидал.

Теперь составление дневного меню стало нашим основным развлечением. Увы, к просьбам провести телевидение, дать видеоплеер, игровую консоль или хотя бы бумажные книги охрана осталась глуха. Зато повар старался как мог, хотя Франческа ставила перед ним непростые задачи. Я успел попробовать десяток вариаций пасты, о половине из которых раньше и не слышал, несколько видов лазаньи и кучу других блюд, заставивших меня всерьез переживать за сохранность фигуры. В напарнице это все исчезало без какого-либо ущерба для внешности. Правда, она минимум три часа в день тренировалась, оставаясь в одних трусиках. Зрелище садящейся на шпагат обнаженной красотки было явным перебором, и я в эти моменты отворачивался, медитируя на стенку. Тем более я не смотрел, как она принимает душ.

Казалось бы, между мужчиной и женщиной, вынужденными делить небольшую камеру, неизбежно должно возникнуть сексуальное напряжение. Но нет, ничего подобного не наблюдалось. Во всяком случае, на взаимной основе. У меня-то этого самого напряжения было хоть отбавляй. Но ко мне относились как к слегка непутевому и тормознутому старшему брату. Наверное, ей помогала армейская тренировка. Жизнь в казарме, и все такое. Или я вообще не казался ей сколь-либо привлекательным даже по меркам необитаемого острова. Обидно.

Сокамерница была не только чертовски красива, но и дьявольски умна. Помимо родного итальянского она свободно владела английским, французским, испанским и арабским. До армии успела проучиться пару лет в Сорбонне. Франческа происходила из обеспеченной семьи и могла стать кем угодно. Могла и выйти замуж за какого-нибудь мультимиллионера. Как я понял, недостатка в предложениях не было. Но, бросив учебу, она пробилась в армейское подразделение, занимающееся усмирением исламских фундаменталистов в их родных странах. Когда ее комиссовали из-за ранения, поступила в ударный полицейский отряд.

Сначала я отнес ее пеструю биографию на счет юношеского бунтарства. Но от этой версии пришлось отказаться – леди была умна и рассудительна не по годам. Не наблюдалось даже намека на инфантильность. Адреналиновая наркоманка? Возможно, но люди ее круга предпочитают удовлетворять эти потребности спорткарами, горными лыжами или серфингом. Оставался вариант с личной трагедией. Может, ее изнасиловали одногруппники-арабы в университете? Или родственник стал жертвой теракта? Кто-то в семье умер от наркотиков, идущих в Европу через Африку и Ближний Восток?

На мои осторожные вопросы отвечали весело и беззаботно до тех пор, пока не поняли, куда я клоню. Думал, за этим последует взрыв, но меня лишь обсмеяли, заставив почувствовать себя идиотом.

– Ну а ты-то почему стал законником? – осведомилась Франческа. – Мне казалось, один служака может понять другого.

– Случайно, – неохотно признался я, понимая, что теряю немало очков в ее глазах. – Я был корпоративным юристом. Хорошо зарабатывал, неплохо жил. Мама умерла, когда я был маленьким, меня воспитывал отец. Он занимал большую должность в ФСП. Но потом… в общем, его обвинили в коррупции и посадили. Четырнадцать лет. Осталось еще девять. Я работал на государственную корпорацию, и меня уволили. Один из знакомых отца помог устроиться следователем. Другой работы для меня не было.

– И тебя что, ничего не задевает на службе? Тебе не хочется наказать злодеев, восстановить справедливость? – Девушка, кажется, была искренне удивлена.

И тут я прозрел. Меня посадили вместе с настоящей, натуральной, стопроцентной идеалисткой. Господи, остались же еще такие люди в нашем мире… Я с нежностью посмотрел на подругу. Возможно, я влюбился. Сложно сказать, когда ты уже неделю заперт в маленькой комнатке с привлекательной девушкой. И вообще, меня всегда тянуло на сумасшедших. Сам-то я всю жизнь был слишком осторожен и рассудителен. Противоположности притягиваются. Плохо, что сумасшедшие обычно предпочитают других сумасшедших.

– Меня много чего задевает, – вздохнул я. – Например, баланс на кредитке в конце месяца. Зарплата влияет на него куда меньше, чем мне хотелось бы. И нет, я не прячу в шкафу плащ и синие трусы в обтяжку. Отбываю свою смену, смотрю в глаза десятку-другому убийц и насильников и еду домой в пробках. Там меня ждет телевизор с государственной пропагандой и дурацкими шоу. Я знаю, что ничего не могу изменить в своем мире. Место каждого пойманного подонка занимают двое новых. Через пять-десять лет пойманные тоже выходят, и их становится трое. Слишком большие сроки – экономически нецелесообразно. Смертная казнь – негуманно. Твой мир разве другой? Чего ты надеешься добиться? Ладно если тебе нравится таскать пушку и безнаказанно стрелять в людей. Но борьба за справедливость? Думал, ты умнее.