Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

Всю ночь шел снег. Сквозь оконную наледь Вася всматривался в белеющее утро, едва растревожившее первых прохожих. Вчера он дважды возвращался к злополучному месту, куда так опрометчиво сунул портфель. Пусто.

Накануне, выторговав «навар», он запаниковал по привычке. Дурацкий «москвичок» напугал. Уже ночью, прокручивая события, Вася уверился в бессмысленности страха. Да что произошло, в самом деле? Все как обычно. Вокзал, проводник, передал — взял — отнес… да не донес. И что в этом портфеле особенного? Ну увидит кто: не деньги, не газета, а так, что-то типографское и старое. Конечно, он не должен без повода лазить в портфель, да кто узнает? Уж три года как связался с портфельчиком. На досуге даже горошинку скатал. Так, для забавы, «рецепт» проверить…

— Вы не подскажете, как отсюда до Рогожского рынка добраться? Мужчина, вас спрашиваю!

Василий молчал. Усталость, скопленная в последние годы, выработала привычку к медлительности и неразговорчивости. Себе дороже эта суета, не раз замечал Василий. Его удивляла простота, с которой легко и регулярно вот уже который месяц приходили деньги. Он не сразу поверил в затею друга, — ну кому захочется так щедро платить за фантом, за мечту причудливую, никем не проверенную? Да видно, не все знает народ о своих «умельцах». Вон старуха-то как затаилась, словно ведьма из средних веков. И правильно делает — помолчишь побольше, проживешь подольше. Может, и отодвинет старость своими колдовскими горошинами, да от смерти уйти не сможет… Что-то в последнее время о смерти думается чаще обычного, старею, наверно. Может, горошину принять? — усмехнулся Василий и поковылял домой, к Настасье. Под теплый бочок.

Настя возилась с утюгом, перегретое зеркало которого еще в прошлый раз расплавило вискозную ткань, да так, что скобли не скобли — гладить невозможно.

— Тебе что, денег не хватает? Выброси утюг и успокойся.

Настя дернулась и расплылась в улыбке:

— Ах ты, мой добытчик, ах ты, мой котяра. Васька-кот-антрекот, вот!

Настя схватила Василия за руку, потянула к дивану и, перекатившись вместе с ним к середине, замерла, расслабленно внюхиваясь в прижатое тело.

Ох, уж эта Настасья. Всегда ее тянуло куда-то… в пограничную зону. Где еще не тюрьма, но уже не Закон. Надо же додуматься: воровать в семидесятые, да с «почтового ящика»! И воровать не что-нибудь, а спирт, чистейший спирт. Настасью надо было видеть: бюст на заказ. Не шьют такие размеры для розницы! Такая грудь должна приносить доход. Или уносить что-нибудь. Например, спирт из лаборатории. В соответствующей посуде, под грудью.

Это был редкий период социалистического изобилия и натурального обмена, где спирт легко выступал в роли всеобщего эквивалента. Вася с тоской вспоминает то время. Его уважали, с ним считались. Он даже думал, что его любят. Например, жена Анастасия. Что не любить-то? Вытащил ее из коммуналки, одел-обул во все заграничное. Свою фамилию дал — Пархоменко, полностью закрыв этим ее «пятый пункт». Глаза у Настасьи зеленые, волосы рыжие, веснушки и… грудь.

Как-то пришел сосед за чесноком, а на диване заказ из «Грации» с ее бюстгальтерами. Такого лица у соседа Вася не видел, даже когда в семидесятом наши футболисты забили мяч в собственные ворота.

— Дай на минутку, только брату покажу, — завизжал сосед, вгоняя Василия в гордость…

Эх, много чего было в их жизни. Дочка, Танечка, не унаследовала от матери ни бюста, ни хитрости. Простофиля, прости Господи. Так и приходится тянуть лямку. Больше для дочки и внучат. Настасья не дает на себе ездить: хочешь жить — крутись. Так и крутишься. При социализме было спокойней — в подъездах не стреляли.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть. «Ну вот…» — обреченно подумал Вася. Посмотрел вниз: девятый этаж.

…Он летел, и ему казалось, что снег поднимается снизу вверх, ему навстречу. Удивляло растянувшееся время, позволившее осознать разницу в скорости свободного падения снега и его человеческой массы. Затем, еще не достигнув земли, он подумал, что почему-то не холодно… лететь полураздетым. И уж совсем непонятно, почему считается, что люди, выпавшие из окна девятого этажа, умирают раньше, чем коснутся земли. Умирают от страха. Ему, Василию, страшно не было. Первый раз ему было не страшно, а хорошо и спокойно. Прошел час после того, как Василий Пархоменко не снял трубку. Его тело так и лежало, медленно припорашиваясь снегом. Случайный прохожий прошел бы мимо, если бы не собака. Она заскулила, поджимая хвост, прося глазами помощи и понимания. Вскоре еще не успевшее окоченеть тело принимал морг № 4. Неподалеку от Бауманской. Морг, куда попадают бомжи.

Днем Надя не любила телефон. Ее помощница, привыкшая к постоянной занятости начальницы, умело разводила звонки в разных направлениях, выделяя только нужных клиентов.

— По какому вопросу? — в ответ молчаливый всхлип и отбой.

— Ну что там? Что за растерянность? — недовольно проворчала Надежда.

— Плачут, Надежда Петровна.

Следующий звонок насторожил Надежду. Рука сама потянулась к трубке.

— Надя, — простонала Настя, — Васька умер. Приезжай. Ленку не могу отыскать, и Каринка не отзывается. Не знаю, как сказать Танечке.

— Отойди от зеркала, — завтра похороны, зеркало не закрыто. Непорядок.

— Ты хоть и брат Василию, да совсем на него не похож. Он рассмеялся бы на эти предрассудки. Вася, Вася. Хоть приснись мне! Ну как узнать, случайно ты из окна выпал или помог кто? Не поверю, что сам руки на себя наложил. Не поверю!

Настя не плакала. Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь уразуметь случившееся. Не хотелось вспоминать последние дни. Потому что, вдумываясь в некоторые события, можно и кое-что понять.

«Не буду трогать его вещи, пока не пройдут сороковины», — не сознаваясь себе, Анастасия оттягивала возможность обнаружить что-то непонятное. И это непонятное могло породить неизбежные вопросы, ответы на которые, по ее внутреннему чутью, могли бы огорчить, а то и напугать.

Таня как примерная дочь ходила по пятам, выказывая участие, сочувствие, угнетенность и почти страдание. Брат Василия расторопно хозяйничал, освободив женщин от необходимых дел, связанных с похоронами, документами и походами в разного рода присутственные места.

— Я автобус заказал, мало ли кто придет еще — чтобы всем хватило. Поминать будем там же, на кладбище. У них все предусмотрено. Есть зал специальный. А вот часть продуктов и спиртное — с собой. Нечего деньгами сорить. Еще узнаете, каково оно — без Василия-то.

В хлопотах и разговорах прошел вечер. Перед сном Настя долго выбирала платье на завтра. Совсем черного не было. Остановилась на темно-фиолетовом. «Вдовий цвет, — подумалось мимоходом, — ничего, мне идет».

К утру подморозило. Буднично рассаживались в автобус. Желающих проститься с Василием оказалось много, мест едва хватило. Настя с благодарностью посмотрела на родственников: некоторые искренне плакали. Достав батистовый платочек и стараясь не размазать макияж, Настя всхлипнула, обняла Танюшку… и в этот миг почувствовала тревогу. Тревога имела направление. Медленно повернув голову в сторону последних сидений, Настя зажмурилась. Ей показалась, что чьи-то глаза впились в ее лицо. На нее пристально смотрел чужой мужчина. Он был чужим и для Настиной семьи, и для родных Василия; он не мог быть ничьим знакомым.