Скугга-Бальдур - Сьон Сигурдссон

Метров через двести вниз по склону лавина остановилась – как раз на выступавшей на склоне горной чаше, что называлась Троном Фрейи [7].

Под отвесом этой чаши начинался очень крутой спуск под названием Киннар, который стремительно сбегал до самого низа, до самой подошвы ледника.

Сьера Бальдур какое-то время не шевелился, приходя в себя после такого путешествия. Он слегка запыхался и покашливал – во время полета ему было толком не вздохнуть. Однако и сейчас набрать в грудь воздуха не получалось – лавина плотно сдавила его со всех сторон. Священник был полностью погребен под снегом, наружу торчали только голова и правое плечо. Он попытался поворочаться, но получилось лишь подвигать правой ступней и слегка приподнять плечо. Он чувствовал боль в левом бедре и заключил, что оно повреждено, так как нога ниже бедра онемела.

Зато погода была наичудеснейшая: на небе – редкие облака, с юга нежно веял легкий ветерок, а над пустынными снежными просторами парило зимнее солнце – жирное и краснолицее, как желток в вороньем яйце. Эта тишь прилетела сюда на крыльях вчерашней бури.

* * *

Вдруг по снегу пробежала тень, и через мгновение неподалеку от сьеры Бальдура приземлился ворон. Склонив набок голову, он разглядывал застрявшего в снежной ловушке человека. Священник тряхнул головой и зашикал, отгоняя незваного гостя:

– Кыш, кыш отсюда! Непригожий ты, ищейка Óдина [8]!

Но ворон был послушен не больше обычного. Он покаркал, подзывая своего тезку, и, когда сьера Бальдур снова взглянул, птиц уже было две. Они вперевалку расхаживали взад и вперед, точили клювы, а в перерывах между этим вытягивали к человеку шеи и разражались отвратительной стервятничьей распевкой:

– Карр! Карр!..

Так, попрыгивая в его направлении, они мало-помалу приближались и явно предвкушали поживу. Когда же ворон покрупнее ухватил клювом шарф и принялся выдирать из него пряжу, священник понял, что пришло время вызволять себя из этого утеснения. После долгих торгов и препирательств с лавиной ему удалось выспорить у нее и высвободить правую ногу, а чуть погодя снег отпустил и руку.

Пробарахтавшись порядочное время, бóльшая часть которого ушла на то, чтобы швырянием снежков и угрозами держать воронье в отдалении, он наконец выполз из своей белоснежной могилы.

* * *

Сьера Бальдур выбрался на поверхность, однако полностью от снега еще не избавился. Пока лавина несла его с собой, снег набился между одежек и даже под них – на голое тело, и теперь начал таять и заструился по коже леденящими ручейками: из-под подмышек, по груди, по спине и дальше вниз – в обувку.

Священник тихо порыкивал, пока вода согревалась на его избитом лавиной теле.

* * *

Он принялся обдумывать дорогу домой. Похоже, ему нужно держаться скального пояса, следуя на запад – до самой расселины… Или отправиться в противоположном направлении и попробовать пройти вдоль реки Мьядарау… Или… Из-за птичьего гвалта святому отцу не удавалось удержать в голове ни единой целехонькой мысли. Вóроны слонялись вокруг, корчась от голода, перекатывались на спину, каркали и колотили по мерзлому насту крыльями.

Сьера Бальдур пригрозил им кулаком и заорал:

– Да заткнитесь вы, или я отпалю вам ваши чертовы бóшки!

Слуги, жившие в его хуторском доме в Дальботне, знали такое средство от головной боли: они сжигали в котелке воронью голову, смешивали пепел с крепким щелоком, а мешанину затем намазывали на больное место и держали до тех пор, пока боль не утихала.

Как ни странно, на этот раз воронья парочка послушалась. Птицы вдруг враз замолкли, подпрыгнув, поднялись над снежным полем и легко, ни разу не взмахнув крыльями, слетели с края горной чаши. Там их подхватил воздушный поток и увлек за собой в голубую высь.

Вот теперь они были красивые.

* * *

Сьера Бальдур энергично прохаркался, собираясь плюнуть вслед воронью, но прежде чем он успел избавиться от плевка, сверху над ним послышался низкий свистящий звук. Быстро оглянувшись через плечо, священник обшарил взглядом Восточный пик: теперь оттуда исчезла уже и верхняя половина снежного наноса.

В то же мгновение лавина явилась к сьере Бальдуру на свидание. Треснув священника в спину, она столкнула его с выступавшей на склоне каменной чаши. Он проехался головой по ее острой кромке, и та, задрав на макушку вязаную балаклаву, отхватила от его упитанного затылка порядочный кусок мяса.

Во время падения с чаши сьера Бальдур успел подумать, что, возможно, меньше повредится, если его тело будет совершенно расслаблено. Когда же он наконец долетел до склона, то лишь на самую малость замер на месте, а потом понесся с лавиной вниз, вдвое быстрее прежнего, и теперь – головой вперед. Решив, что, видимо, пришел его последний час и что надо бы хоть как-то воспротивиться судьбе, он старался все время держать голову поверх лавины, высовывая ее из снега, насколько это было возможно.

Ему казалось, будто вокруг бушует буря. Других неудобств он не испытывал. Пока не стало трудно дышать…

* * *

Чуть погодя его адская скачка вниз по мерзлому склону закончилась. Это случилось, когда лавина, долетев до земли, вздыбилась, как морская волна у скалистого берега, и, пробив ледниковую морену, со всего маху всадила священника в грот наподобие чуть удлиненной ниши, образовавшийся там под конец ледниковой эры, когда ползучий ледник, нахлобучившись на каменное основание, выволок из него тридцатиметровую цельную глыбу.

Другими словами, сьера Бальдур очутился в пещере под ледником. А вход в нее, навалившись всей своей тяжестью, плотно запечатала снежная лавина.

Сьера Бальдур лежал в снегу, на спине. Его левая нога была согнута в колене, а правая – торчала вверх, где-то на метр выше головы. Левая рука была тоже согнута и мирно покоилась на животе, а правая была как-то странно вывернута в сторону – ее тянула соскочившая с плеча и закрутившаяся вокруг локтя кожаная лямка сумки.

Не все было в порядке со священником, однако это его ничуть не беспокоило – он был без сознания.

* * *

А ему бы сейчас впору порадоваться, как хорошо он был одет. На охоту сьеру Бальдура собирала его мать, Науль Вальдимарсдоттир. На нем было нижнее белье из домотканого сукна – такого плотного, что, если его поставить, оно могло само стоять, нательная сорочка из заячьей шерсти, две вязаные кофты: одна потоньше, другая – теплющая, датские штаны, три пары вязаных носков и башмаки из тюленьей кожи с мехом. Поверх всего этого он также был одет в кожаные штаны и двубортную