Три короны - Виктория Холт

Мария стояла у двери и дрожала. Она не хотела подслушивать, но отец забыл, что в комнате, куда он ее направил, имелась только одна дверь.

Она была бы очень благодарна родителям, если бы они не говорили так громко. Во время их ссоры перед ее глазами то и дело возникало плутоватое личико Елизаветы Вилльерс. Та не ошиблась. Ее отец и мать оказались замешаны в возмутительно скандальную историю.

В это было невозможно поверить. Еще совсем недавно отец смеялся вместе с ней; она сидела у него на колене, а он с удовольствием рассказывал ей о своих приключениях. Теперь отец был совсем другим человеком. Она не могла поверить, что это он, такой добрый и отзывчивый, сейчас кричал на мать. Марию поразило и встревожило открытие: вот с какой быстротой меняются люди! В непостоянстве этого мира было что-то угрожающее, заключавшее опасность для нее самой.

Она не желала знать об их ссорах; ей хотелось жить в мире, где были бы только она и сестренка Анна, где не было бы взрослых с их малопонятными и отвратительными секретами.

Она боялась, что один из них войдет в комнату и застанет ее здесь. Разумеется, они не станут ругать ее, это только друг с другом они могут быть такими жестокими и несправедливыми. Однако она чувствовала, что, увидев ее, они расстроятся – вот почему она не решалась покинуть свое убежище.

Наконец они, по-видимому, устали ссориться. Крики прекратились; Мария услышала, как открылась и закрылась дверь.

Она осторожно вышла из комнаты, огляделась – и облегченно вздохнула. В кабинете никого не было.

Мария выскользнула в коридор и на цыпочках пробралась в свои покои.

Тщательно обследовав тело Маргариты Денхем, врачи не обнаружили никаких признаков отравления. Тем не менее многие горожане продолжали утверждать, что она умерла от яда, подсыпанного в шоколад по приказу ревнивой герцогини.

Сэр Джон Денхем все так же писал стихи, нравившиеся небольшой части придворных и вызывавшие пренебрежительную усмешку у остальных. Те и другие поговаривали, что герцог Йоркский стал приобретать такую же скандальную славу, какую снискал его брат, но еще не научился столь же ловко улаживать свои делишки.

Настало тринадцатое января – день, значивший очень многое для членов королевской семьи, а следовательно, и для всей Англии.

Стоя на коленях в кресле, Мария смотрела на мелкие хлопья снега, кружащиеся за окном. Оттуда доносились мерные удары колоколов. В городских соборах звонили по великомученику Карлу.

Мария не понимала, почему ее дедушка был объявлен мучеником; она лишь знала, что говорить о нем полагается торжественным, тихим голосом. Когда о великомученике Карле упоминали в присутствии ее отца, тот с благоговением умолкал – и она не смела задавать лишних вопросов, боясь невзначай задеть его чувства. Впрочем, ей доводилось слышать о том ужасном дне. А в Уайтхолле было даже одно место, от которого она всегда отводила глаза. Там-то и произошло событие, до сих пор отбрасывающее тень на их семью и обсуждавшееся только раз в году – вот в этот морозный январский день.

Мария подышала на стекло, ладошкой протерла оттаявшее пятно. На улице было очень холодно. Может быть, все-таки расспросить отца? – подумала она. Разумеется, не сегодня, а потом, когда у него будет хорошее настроение. Тогда он посвятит ее в тайну семьи, и эту неприятную тему можно будет забыть.

Внезапно она вздрогнула: кто-то стоял за ее спиной. Оглянувшись, она увидела плутовато улыбавшуюся Елизавету Вилльерс.

– Давно стоишь? – поинтересовалась Мария.

– Какая разница?

– Елизавета, я задала вопрос.

– Я тоже.

– Отвечать вопросом на вопрос – дурная манера, Елизавета. Та засмеялась. Будто Мария сказала такую глупость, что даже и объяснять не имело смысла – все равно не поймет.

– На утренней верховой прогулке я видела короля. Он был с моей кузиной Барбарой Вилльерс, – небрежно заметила она.

Мария вздохнула. Елизавета никогда не упускала случая упомянуть о своей кузине Барбаре Вилльерс, которую неизменно называла ее полным именем: в отличие от остальных сестер, просто Екатерины или просто Анны. С самой Барбарой Мария еще не встречалась, но очень много слышала о ней – так много, что уже устала от нее. «Моя кузина Барбара Вилльерс имеет больше власти, чем королева». «Как моя кузина Барбара Вилльерс пожелает, так и будет». «Мою кузину Барбару Вилльерс король любит больше всех на свете». «Настоящая королева – моя кузина Барбара Вилльерс, а не Екатерина».

Мария не верила. Ей нравилась добрая тетя Екатерина – так же, как и дядя Карл; когда они были вместе, никто бы не подумал, что Екатерина – какая-то ненастоящая королева.

– Ты только и говоришь, что о своей кузине Барбаре Вилльерс, – отвернувшись к окну, сказала Мария.

– А тебе, должно быть, хочется побеседовать о Маргарите Денхем, которую убили по вине твоего отца?

– О чем ты? Я тебя не понимаю.

– Ты еще ребенок – и ничего не знаешь. Пожалуй, тебе и в самом деле невдомек, почему в городе объявлен траур. Ведь тебе известно только то, что сегодня тринадцатое число, да? Так вот, можешь не обольщаться – у нас никто и не собирается грустить. Это событие произошло слишком давно, чтобы все еще имело смысл притворяться. Слишком давно! Еще до моего рождения!

– Какое событие?

– Как какое? Естественно – казнь, из-за нее-то и скорбь. Да только все это – чистой воды показуха, вот что я тебе скажу.

– Когда состоялась казнь?

– А ты не знаешь?

Это была ее любимая присказка. Собираясь о чем-либо поведать, Елизавета прежде всего выражала недоумение по поводу беспросветного невежества ее собеседника. Впрочем, в данном случае Мария даже не пыталась создать видимость обратного положения дел.

– Нет, – призналась она.

– Его отвели в церемониальную залу и отрубили голову.

– Кому?

– Карлу Первому. Твоему деду.

– Кто это сделал?

– Ну, разумеется, парламент. Кто же еще?

– Не может быть.

– Очень даже может, – злорадно усмехнулась Елизавета. – Именно так у нас расправлялись с неугодными королями и королевами.

Елизавета умела разыгрывать эффектные сцены. Произнеся последние слова, она повернулась и пошла к выходу, а Мария осталась сидеть у окна – расстроенная, почти испуганная. Ей уже не хотелось смотреть на улицу, любоваться кружащимися снежинками и запорошенными деревьями. При каждом ударе колокола она теперь вздрагивала. Весь мир вдруг стал каким-то небезопасным, даже угрожающим. Ее воображение рисовало образ ее деда: похожего на дядю Карла, только намного старше. Уже казненного, с отрубленной головой, лежащей на снегу – таком же, как этот, но не белом, а красном. Она явственно представляла себе толпу, смотревшую на тело и перешептывавшуюся о ее деде и отце. Из-за ее отца погибла Маргарита Денхем – из-за ее доброго отца, никого в жизни не обидевшего. Почему все так происходит? Она слишком много не понимала в этом мире, а судя по словам Елизаветы, он мог оказаться очень неуютным местом.