Кукушонок - Ингрид Нолль

Сантехнического оборудования здесь, наверху, не было — должно быть, изначальный крестьянский хозяин планировал здесь место для ночлега какой-нибудь жалкой прислуги или незамужней тетушки. Во второй каморке мне стало не по себе. Все указывало на существование маленькой девочки: кукольный дом, чемоданчик, полный игрушек, лошадка-качалка розового цвета. Валялись и два пятнистых матраца — возможно, как временный приют гостивших в доме подростков. Тут же мне вспомнилось предложение хозяина дома переночевать здесь на пробу до окончательного переезда. Вообще-то, это легко было осуществить: я подтащила серо-полосатый матрац к лестничной площадке и сбросила его вниз. Он враскачку догромыхал как раз до двери моей квартиры.

В будущей спальне я стала прикидывать, где лучше всего расположить спальное место. Никогда не следует спать у наружной стены, это я знаю от мамы. Кроме того, она советовала при переезде позаимствовать у кого-нибудь собаку. Там, где собака уляжется, свернувшись калачиком, можно не бояться ни сквозняков, ни промокаемых трещин, там не грозит подхватить ревматизм. Раньше спальни устраивали окнами на восток, чтобы просыпаться естественным образом: с первыми лучами солнца, вот и в этой комнате место для кровати в принципе уже предопределено.

Итак, я упала на матрац и представила себе, как сладко буду засыпать здесь в будущем. Хотя я очень устала, мысли мои продолжали вертеться вокруг Биргит, и мне даже почудилось, что я опять чувствую ее сладковатые духи. Наверное, то был застарелый запах волокнистого наполнителя матраца.

Моя коллега — женщина, которой можно позавидовать. Хотя классической красавицей ее и не назовешь — этому мешали вздернутый нос и слегка покатый подбородок, — зато у нее были выдающиеся достоинства: зеленые глаза, например, и густые каштановые волосы. У нее безупречный свежий цвет лица. Биргит из числа тех счастливиц, которые даже с недосыпа или перепоя, а то и после стресса могут выпрыгнуть из постели новорожденной Афродитой. Во времена наших общих отпусков я не раз диву давалась, насколько мало ее внешность подвержена вредным воздействиям. Она могла есть все что угодно, не прибавляя в весе, курила голубой «Голуаз» без фильтра и не кашляла. Ученики любили ее так же, как и коллеги. Она была способна очаровывать и мужчин, и женщин своим радостным смехом и озорством. Собственно, ненавижу я ее уже давно, но осознала это лишь теперь.

Я знаю много браков, где все происходит так же: один партнер любит порядок, другой — его противоположность. У нас с Гернотом это сказывалось все больше и больше. Я — как избалованный единственный ребенок — была сравнительно неряшлива; Гернот же, напротив, был воспитан очень консервативно, и в своей последней профессии консультанта по налогам ему приходилось быть до крайности педантичным. Поэтому он хотел, чтобы жена освободила его от большей части работы по дому, как это было заведено у его родителей.

Ровно в пять часов мой муж возвращался со службы, первым делом снимал костюм, не глядя, бросал его где придется и надевал что-нибудь удобное домашнее. Поскольку он целый день проводил в сидячем положении, он считал очень важным в хорошую погоду покататься на велосипеде или сделать пробежку. Поначалу он придавал большое значение тому, чтобы я делала то же самое. Я всегда хотела быть хорошей женой, поэтому и бегала, и крутила педали, занималась стиркой и мытьем, содержала в порядке всю домашнюю канцелярию и прибирала все, что он бросал. И хотя мне эта роль не особенно нравилась, поскольку я, в конце концов, сама работаю по специальности, но ради любви я шла на все это, не ропща. Теперь, когда я снова живу одна, я вернулась к той неряшливости, к какой изначально привыкла. Гладит ли теперь рубашки Гернота другая женщина? В шкафу нашей спальни они лежали, тщательно сложенные и накрахмаленные так, как это по силам только прачечной.

Но в одной домашней работе Гернот отличался: он хорошо готовил. Если я упрекала его в мачизме, он мог прекрасно отговориться своими стараниями на кухне. Я же избегала кухни, если не считать приготовления завтрака, у меня не было ни малейшего желания часами стоять у плиты. Если не удавалось отвертеться, я ставила на стол какие-нибудь макароны или салат. Разумеется, сейчас мне не хватает ежедневного горячего ужина, но еще больше мне не хватает самого Гернота.

Если говорить начистоту, я от него еще не отделилась. Ведь обида тем сильнее, чем глубже привязанность. Выходя за него замуж, я была уверена, что нашла мужчину своей жизни — того, на кого я могу положиться. Иногда меня мучают угрызения совести, что я уклонялась от любых споров и выяснения отношений. Не лучше ли было пройти курс у семейного психолога, чтобы по крайней мере расстаться без озлобления? До сих пор я не давала Герноту даже шанса оправдаться — может, потому, что тогда мне пришлось бы разбираться в том, что было не так и с моей стороны. Кроме того, я не вижу в своем окружении ни единой живой души, с которой мне захотелось бы обсудить свои проблемы, и поговорку про то, что разделенная беда — это уже полбеды, я всерьез не воспринимаю.

Мои еще не угасшие чувства к Герноту, увы, не позволяют мне сконцентрироваться заново. Недавно я прочитала в газете короткое объявление: «Вы одиноки? Без пары? Тогда приходите на наши вечера одиночек!»

Пару секунд я и впрямь раздумывала, не сделать ли маме приятное и не осведомиться ли о деталях. Что это за встречи? Может, речь идет только о сексе? Но даже при одной мысли о таком неуклюжем завязывании отношений я содрогнулась. Нет, я не готова к таким — да и вообще к любым новым — отношениям.

Незадолго до своего отъезда Штеффен позвонил попрощаться. И сделал робкую попытку залучить меня в спутницы.

— А нет ли у тебя желания познакомиться с ганзейским городом Ростоком? Если Биргит уехала с Гернотом во Францию, то и мы тоже могли бы, вообще-то…

— Отличная идея, Штеффен, — перебила я его не раздумывая, — но я сейчас по уши занята переездом.

Только потом я задала себе вопрос: что это было — двусмысленное предложение или товарищеская выручка? Но даже если бы у меня и не было никаких других планов и дел, Штеффен в качестве любовника — это последнее, чего бы я себе пожелала, и сама мысль об этом не вызывала у меня никакого аппетита. Хотя он и выглядит гораздо лучше, чем Гернот, но вообще это не мой тип.

При этом мне в голову приходит омерзительная сцена, участницей которой я была много лет назад и о которой предпочла бы никогда больше не вспоминать. Студенткой я хороводилась с неким Эмилем. Вместе с моей подругой Валерией и ее парнем мы весело проводили выходные. Однажды вечером Эмиль выпил лишнего и принялся лапать мою подругу, которая тоже была нетрезвой. Я страшно разозлилась, а парень Валерии оставался довольно-таки безучастным. Все надо мной смеялись — дескать, надутая ливерная колбаса — и предлагали поменяться партнерами, что задевало меня еще больнее. Только потому, что Эмиль и Валерия в этот вечер хотели переспать, мы тоже должны были сделать это и тем самым отпустить им этот грех. Мне и по сей день стыдно, что я в конце концов сделала хорошую мину при плохой игре. Я лежала с доставшимся мне по жребию любовником на колючем сизалевом ковре и слушала вскрики наслаждения Валерии из соседней комнаты, в то время как сама я без малейших ощущений подвергалась постыдному механическому совокуплению. На следующий день я с Эмилем рассталась.