Дым и зеркала - Нил Гейман

Мгновение спустя я уловил приглушенное стеклом, но все же слышное низкое рычание, вызов, и – ступая нетвердо, медленно – со ступеней веранды спустилась зеленовато-черная тень. Она шла от меня. К Дьяволу. Последние дни Черный Кот двигался уже совсем не как пантера, он пошатывался и спотыкался, будто недавно спустившийся на берег матрос.

А Дьявол теперь обратился в женщину. Она сказала коту что-то ласковое и успокаивающее на языке, похожем на французский, и протянула к нему руку. Он же впился зубами в ее запястье, и тогда она скривилась и плюнула в него.

Тут женщина подняла на меня взгляд, и, даже если раньше я усомнился бы, что передо мной Дьявол, теперь я был в этом уверен: в глазах женщины горел красный огонь, но в инфракрасном свете красного не различишь, только оттенки зеленого. А Дьявол увидел меня через окно. Увидел меня. Увидел меня.

Дьявол извернулся, заизвивался и обратился в шакала, существо с плоской мордой, огромной головой и бычьей шеей, наполовину гиену, наполовину динго. В его шелудивой шкуре копошились черви. Он начал подниматься по ступенькам.

А Черный Кот прыгнул на него, и мгновение спустя они превратились в катящийся клубок, который двигался так быстро, что я не мог за ним уследить.

И все в тишине.

И вдруг громкий рев – по небольшому шоссе, на которое выходит наша дорожка, прогромыхал запоздалый грузовик, его сияющие фары дальнего света вспыхнули в моем бинокле двумя зелеными солнцами. Опустив бинокль, я увидел одну только темноту, приглушенные желтые передние фары и красные огни задних, когда грузовик исчез, направляясь невесть куда.

Когда я снова поднял бинокль, смотреть было не на что. Только на ступенях Черный Кот всматривался в воздух. Я поднял бинокль чуть выше и увидел, как что-то – стервятник, наверное, или орел – улетает прочь. Несколько секунд спустя оно исчезло за деревьями.

Выйдя на веранду, я взял на руки Черного Кота, погладил его, стал говорить ему добрые, успокаивающие слова. Когда я только подошел, он жалобно мяукнул, но некоторое время спустя заснул у меня на коленях, а тогда я положил его в кошачью корзинку и сам пошел спать. На следующее утро на моих футболке и джинсах оказалась запекшаяся кровь.

Это было неделю назад.

Нечто, прилетающее к моему дому, появляется не каждую ночь. Но в большинство ночей приходит: мы узнаем об этом по ранам кота, по боли, которую я читаю в этих львиных глазах. У него отказала передняя левая лапа, правый глаз закрылся навсегда.

Я спрашиваю себя, что мы такого сделали, чем заслужили Черного Кота. Я спрашиваю себя, кто его послал. А еще эгоистично, испуганно спрашиваю себя, насколько еще его хватит.

Этот рассказ номинировался на Всемирную Премию Фэнтези 1994 года, хотя ее не получил. Он был написан для составленного Элен Дэтлоу и Терри Уиндлингом сборника «Белый как снег, красный как кровь», антологии вариаций детской сказки «Три грубых козла Билли» для взрослых. Если бы много лет спустя один из моих любимых писателей Джин

Вулф (мне только что пришло в голову, и он тоже спрятал рассказ в предисловии) не использовал название, я назвал бы его «Ловушка».

Большую часть железнодорожных путей разобрали в начале шестидесятых, когда мне было три или четыре года. Железную дорогу обкорнали. Это означало, что, кроме Лондона, уже больше никуда не поедешь, и городок, в котором я жил, превратился в последний на ветке.

Мое первое достоверное воспоминание: мне полтора года, мама в больнице рожает сестру, бабушка отводит меня на мост и поднимает повыше, чтобы я посмотрел на поезд внизу, который пыхтит и дымит, точно черный железный дракон.

Еще через несколько лет загнали на запасный путь последний паровоз, а с паровозами исчезла и сеть рельсов, соединявших поселок с поселком, городок с городком. Я не знал, что поезда скоро канут в Лету. К тому времени, когда мне исполнилось семь, они уже отошли в прошлое.

Мы жили в старом доме на окраине городка. Раскинувшиеся за ним поля стояли пустые под паром. Я обычно перелезал через забор и читал, лежа в тени чахлого куста, или, если меня тянуло к приключениям, исследовал местность вокруг пустой усадьбы по соседству. Там был зацветший и затянутый ряской декоративный пруд, а над ним – низкий деревянный мостик. В своих вылазках по садам и лесу я ни разу не встречал садовников или сторожей и в дом войти тоже не пытался. Это означало бы напрашиваться на неприятности, а кроме того, я свято верил, что во всех пустых старых домах водятся привидения.

Не в том дело, что я был доверчивым, просто верил во все темное и опасное. Частью моего мальчишеского кредо было, что ночь принадлежит призракам и ведьмам – голодным, взмахивающим широкими рукавами и одетым во все черное.

Обратное тоже было верным, утешительно верным: днем безопасно.

Ритуал: в последний день занятий я по дороге домой снимал ботинки и носки и, неся их в руках, шел, ступая по твердой каменистой тропинке розовыми и нежными пятками. Обувь во время летних каникул я надевал только по принуждению. Я упивался моей свободой, пока осенью снова не начиналась учеба.

Когда мне было семь, я обнаружил тропку в лесу. Стоял жаркий летний день, и я забрел далеко от дома.

Я обследовал окрестности. Шел мимо помещичьего дома с его слепыми, забранными ставнями окнами, через усадьбу, а потом через незнакомый лес. Сползя с крутого откоса, я оказался на неизвестной мне тенистой тропке, к которой вплотную подступили деревья. Немногие лучи, пробивавшиеся сквозь их кроны, окрасились зеленью и золотом, и я стал думать, что попал в сказочную страну.

Вдоль тропинки журчал ручеек, кишевший крохотными прозрачными козявками. Выловив несколько, я смотрел, как они дергаются и извиваются у меня в пальцах. Потом положил их назад в воду.

Я неспешно пошел по тропинке. Она была совершенно прямой и заросла невысокой травой. Время от времени я находил просто потрясающие камешки: пузырчатые, расплавленные кругляши, коричневые, пурпурные и черные. Если подержать такой на свет, увидишь все цвета радуги. Я был убежден, что они необычайно ценные, и набил ими себе карманы.

Так я и шел по тихому золотисто-зеленому коридору, и никто мне не встретился. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Мне просто было интересно, куда ведет тропка. Она же шла точно по прямой и была совершенно ровной. Тропка ничуть не менялась, чего не скажешь про окружающее. Сначала я шел по дну оврага, и по обе стороны от меня почти отвесно поднимались травянистые откосы. Позже тропинка побежала по гребню, и, шагая по ней, я видел внизу кроны деревьев и изредка крыши далеких домов. Моя тропка оставалась прямой и ровной, и я шел по ней через холмы и долины, через долы и горы. Пока наконец в одной из долинок не вышел к мосту.

Он был построен из красного кирпича и высокой аркой залег над моей тропкой. По обе стороны от него в откосах были вырублены каменные ступени, а наверху этих лестниц имелись небольшие деревянные калитки.