Записки миллионера - Виктор Ермаков

– Ладно, беги, гуляй, – подаю команду, и отстегиваю карабин.

Здесь не было того пустыря, что был за старым домом, летом заросшего травой ,с разбросанными там и здесь кустарниками, а зимой покрытого слоем снежного одеяла, по которому Дейк нарезал круги и чувствовал себя хозяином. Здесь всё было компактнее. Вольер с ограждением из сетки-рабицы размером с теннисный корт, покрытый смёрзшимся гравием. Пара щитов, лестница да брус, слегка припорошенные первым снежком. Особенно не разгуляешься. Дейк, лихорадочно вдыхая воздух уткнувшимся в замёрзшую землю носом недовольно фыркнул и поднял голову.

«Удивительные вы всё-таки создания, люди. Ведь прекрасно знаете: у собаки должна быть своя территория. Она её должна метить. И как, по-твоему, я должен это делать? Здесь всё на сто раз помечено, поделено и нарезано » – Дейк ещё раз взглянул на меня и засеменил в дальний угол.

– Гуляй давай, нечего мне недовольство своё показывать, – буркнул я, поднял воротник, и натянул получше перчатки, не май месяц. Было зябко, некомфортно. В такие минуты я завидовал кошатникам. Ни тебе вечерних прогулок, ни утреннего подъёма, который не отменяется ни в выходной, ни в праздничный день. Поставил лоток, засыпал чего там они сыпят, налил молока, погладил по спинке – все довольны и счастливы. И так круглый год. Ну, разве что кроме марта-месяца.

У Дейка март-месяц был 12 раз в году. Это и была его вторая страсть, если первой считать нечастые забеги с дамочкой из соседнего дома. Хотя… Какая это была страсть? Так, страстишка, небольшое увлечение. Этой же страсти Дейк отдавал себя всего, без остатка, стоило ему учуять суку с течкой. Не важно, какой породы, возраста, роста, веса и окраса. Будь-то догиня ростом с телёнка или чуть не стелящаяся по земле такса. Когда я наблюдал со стороны за его попытками исполнить намеченное, мне вспоминались картинки из книги «Камасутра». Но если в книге люди предаются этим, порой не мыслимо как выполнимым, кульбитам по взаимному согласию , тем самым упрощая трудности исполнения, то в собачьей жизни всё иначе. Не зря бытует поговорка: сука не захочет – кобель не вскочит. Но это незыблемое для собак правило с Дейком не работало. Вернее, работало – но только наполовину.

Почуяв в очередной раз суку с течкой, Дейк с округлёнными от радости глазами и высунутым языком, подбегал к ней и без знакомства и ухаживания ,– а чего время терять, сейчас подбегут хозяева и конец любви, – пытался осчастливить её и себя. Хотя скорее себя, чем её. Потому что она, крутясь, изворачиваясь и кусаясь, визжала: «Э-э-э, ты откуда такой прыткий? Угомонись, парень, тут, знаешь, сколько таких желающих крутится?» Но Дейк уже не слышал. Тут-то и проявлялась его способность к «Камасутре» или попросту к акробатике. Через мгновение он был сверху, сбоку, снизу – да как угодно, главное – ввязаться в процесс, а там как пойдёт – таков был его принцип. Принцип был, а вот результата – нет. Потому что хозяева всегда успевали оттащить её и дать оплеуху ему. Дейк стоял в стороне с пеной у рта, получив от меня лёгкого пинка, в недоумении глядел, словно на предателя. Дейк не понимал моего поступка, его горящие глаза, словно глаза Цезаря к Бруту, вопрошали: «И ты, Витя?!»

Но опаснее, и даже страшнее, для меня – и авантюрнее, азартнее, наполненными приключений и стычек до крови для него – были собачьи свадьбы. Стоило ему завидеть издалека такую процессию остановить его угрозами, криками или ласковыми словами, да хоть целой пачкой рафинада, было не возможно. Дейк пулей срывался с места, врезаясь в стаю, и был фантастически счастлив, забыв о своей чистокровной породистости, удаляясь вслед за королевой, бежавшей впереди своры голодных, грязных, уставших дворняжек. А для меня и семьи наступали дни и ночи переживаний, езды по рядам гаражей, садовых товариществ, пустырей, расположенных в нашем районе, в поисках страстолюбца.

– Лишь бы под машину не попал или дворняги не загрызли, да и простудиться может, умереть, – чуть не плача, говорила жена.

К счастью, Дейк всегда возвращался живой. Не всегда, правда, в хорошем виде и состоянии, но живой.

Вот и в этот раз шли уже вторые сутки, а Дейка всё не было. Надвигалась ночь, и, как назло, разыгралась метель.

– Как он там, где он сейчас? Голодный, холодный, среди дворняжек, – в очередной раз повторила жена. – Ты же, вроде, в вольере гулял с ним, как он убежал-то?

Сам недоумеваю, даже представить не мог, что он перепрыгнет через сетку вольера.

В который раз мысленно прокручивал, как неожиданно и быстро всё произошло. Вроде бегал по вольеру, всё было нормально, спокойно – и вдруг раз! Навострил уши, поднял морду, ловя в воздухе только ему уловимые запахи, и тут же сорвался с места перепрыгнув ограждение.

– Ко мне, – крикнул я, потрясая в воздухе поводком.

Куда там. Напоследок Дейк оглянулся, как бы говоря: «Вить, думаю, ты меня поймешь. В конце концов, один раз живём. Тем более жизнь моя собачья по рождению и определению короткая, не то что у вас, людей».

Два часа ночи. Жена ворочается, не давая мне заснуть, всё прислушивается, не скулит ли возле подъездной двери Дейк.

– Спи давай, – говорю я, – никуда не денется, прибежит. Час назад выходил на улицу, снег идёт, но не холодно, – успокаивал я её.

– Тише, по-моему, скулит или лает?

– Да никто там не скулит. Ветер просто завывает.

– Ну, оденься, сходи, вдруг это он прибежал и скулит.

В очередной раз не одевая брюк, нехотя сую босые ноги в зимние сапоги, натягиваю дубленку, поднимаю воротник и выхожу в подъезд. Слава богу, что живём на втором этаже и для спуска не требуется много времени. И вот я стою у подъезда, всматриваясь в темноту. Снежинки залетают за воротник, ветерок, подхватывая снежную позёмку, подныривает под полы дублёнки. Свежо. Бодрит. Два часа ночи. Голые коленки начинают слегка подрагивать, а зубы – постукивать. В голове одна, но прочно сидящая мысль: «Только приди – убью». Последний раз оглядываю двор, берусь за дверную ручку и… Словно тень или приведение, из-за угла дома появляется Дейк. Некоторое время смотрим друг на друга, понимая, что мы думаем об одном и том же. Я думаю: «Я прибью тебя, точно». Он думает: «Точно, он меня прибьёт».

– Что? Нагулялся? Ну-ка давай бегом домой. Завтра поговорим.

Дейк, опустив морду просачивается в приоткрытую дверь, с видом чистосердечного раскаяния, понимания и осознания вины.

– Дейкуша, где же тебя носило, голодный, еле ноги волочишь, – вскочила с постели жена. – Вить, только ты его не наказывай, он и так еле на ногах стоит, посмотри, как исхудал, бедненький. Как бы не простыл, не отморозил чего, он же гладкошерстный.

– Да что ты милая, я и не думаю наказывать. Его поощрить даже надо и пожалеть. А то, что я два раза за ночь выходил на холод почти в одних трусах и, хочу заметить, тоже, знаете ли, не длинношёрстный, чуть всё там себе не отморозил, – это всем пофиг.

– Может, поесть ему дать? – жалостливо продолжала жена.

Дейк сидел в прихожей, опустив голову. На миг мне показалось, что он спит сидя. Почти закрытые глаза, передние лапы предательски подкашивались, и, казалось, он сейчас просто рухнет на пол. Иногда он поднимал тяжёлую, словно с глубокого похмелья, голову, чуть открывал глаза: «Люди, вы о чём? Какая еда? Спать, спать, спать».