Поле бесчестья - Дэвид Марк Вебер

Она помолчала.

– Но вернемся к предстоящему процессу. Насколько я понимаю, ни вы, ни сэр Люсьен не имеете ни юридического права, ни фактической возможности повлиять на подбор состава суда, однако мне трудно представить себе список более опасный, чем тот, с которым я ознакомилась. Он может взорвать ситуацию в тот самый момент, когда герцог переворачивает каждый камень в Мантикоре в поисках одного-единственного завалявшегося голоса.

– Ну, где раздобыть один, я, кажется, знаю, – угрюмо пробормотал Капарелли, а когда Морнкрик подняла бровь, усмехнулся. – Думаю, мы можем рассчитывать на голос леди Харрингтон.

– Хотелось бы, но – увы. Сейчас об этом не может быть и речи. Герцог прекрасно знает – даже если оставить в стороне вопрос о судебном процессе, – что в случае ее появления в Палате на него посыплются громогласные обвинения в попытке разжиться этим самым голосом. А учитывая некоторые обстоятельства, связанные с ее возведением в пэрство…

Глава Адмиралтейства покачала головой, и Капарелли пришлось кивнуть в знак согласия. Господи, чего бы он только не отдал за возможность навсегда отделаться от политики и политиков!

– Так чего же вы хотите от нас, миледи? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Морнкрик, нервно потирая висок. – И герцог – я в этом совершенно уверена – пока тоже не знает. Вот почему он хотел, чтобы я предварительно ознакомилась со списком судей, – приношу свои извинения. Понятно, что это нарушение, однако в данных обстоятельствах у него не было выхода.

Капарелли кивнул. Баронесса снова потерла висок и вздохнула.

– Премьер-министр не объяснил мне, как он собирается выкарабкиваться, но, по правде сказать, у него есть лишь две возможности: рвануть вперед без оглядки или нажать на тормоза. Разобраться как можно скорее было бы, возможно, самой лучшей тактикой, однако такое решение может обернуться против нас даже в случае вынесения обвинительного приговора. С другой стороны, чем дольше мы промедлим, тем активнее оппозиция будет давить на герцога, используя его неуверенность в конечном результате. Ситуация усложняется и наличием у Юнга юридического права на скорое рассмотрение дела: промедление будут трактовать как умышленную затяжку, дающую нам время подготовить нужное Правительству решение с помощью шантажа и подкупа. Оппозиция не преминет провозгласить всякую отсрочку циничным политическим маневром Правительства. Что, – тут баронесса натянуто улыбнулась, – в известной степени соответствует действительности. – Она снова вздохнула и покачала головой. – Похоже, капитан Харрингтон имеет склонность, так или иначе, ставить все Королевство на уши.

Это замечание было сделано вскользь, однако Капарелли не счел возможным оставить его без внимания.

– При всей справедливости вашего высказывания, миледи, вины капитана Харрингтон тут нет. Я знаю, насколько непопулярна эта особа у оппозиции, однако капитан Харрингтон никогда ни на йоту не отступала от требований долга. Кроме того, обвинения против лорда Юнга были выдвинуты вице-адмиралом Парксом на основе выводов следственной коллегии, сделанных на основании неоспоримых и многочисленных доказательств.

– Знаю, сэр Томас, знаю, – сказала Морнкрик с извиняющейся улыбкой и встала с кресла. – Прошу вас не истолковывать сказанное мною как попытку поставить под сомнение правильность действий леди Харрингтон или объективность ее отчета. Просто некоторые люди обладают удивительной способностью оказываться в центре событий, и если за последние годы такая способность проявилась у кого-то в полной мере, то именно у нее. При всем моем уважении к леди Харрингтон и восхищении ею я не могу не пожелать, чтобы после событий на «Василиске» она… пореже оказывалась на виду.

– На виду… – Капарелли повторил последние слова, будто пробуя их на вкус, и, сам себе удивляясь, ухмыльнулся. – На виду… Ну что ж, миледи, все сказанное вами в отношении капитана Харрингтон, безусловно, справедливо. – Усмешка его растаяла, он склонил голову набок. – Быть может, миледи, мне стоит пригласить ее сюда и обсудить с ней ситуацию? Предупредить ее о том, что обострение политической обстановки требует от нее особой осторожности? Бог свидетель, пресса только и ждет возможности вцепиться в любое, оброненное ненароком опрометчивое слово.

Морнкрик задумалась, затем покачала головой.

– Нет, сэр Томас. Предостеречь ее, разумеется, необходимо, поскольку вопрос не столько военный, сколько политический. Утром я встречаюсь с ней во Дворце и смогу сама обсудить сложившиеся обстоятельства. В конце концов, я перед ней в долгу и, – баронесса криво усмехнулась, – это моя работа.

Глядя, как ширится под ее катером посадочная площадка, Хонор напомнила себе, что, черт побери, для нее это не первое посещение королевского дворца, да и статус ее со времени первого визита существенно изменился. Тогда она была просто подданной, теперь же являлась не только заслуженным капитаном, увешанным наградами, но рыцарем, то бишь дамой, и пэром Королевства. Однако все эти соображения почему-то не успокаивали.

Досадуя на свою нервозность, она криво улыбнулась и покосилась на старпома, достопочтенную Мишель Хенке. В отличие от непосредственного начальства Мика держалась совершенно непринужденно, что, собственно говоря, было вполне естественно. Она всего-навсего собиралась навестить главу старшей ветви своего многочисленного семейства. Сидевший на коленях Хонор Нимиц, словно укоряя ее за смятение, вильнул пушистым хвостом, и она, наклонившись, почесала кота за ушком. Это движение привлекло внимание Хенке, посмотревшей на Харрингтон с лукавой улыбкой.

– Нервы, да? – спросила она искрящимся весельем контральто.

Хонор пожала плечами.

– В отличие от некоторых я не привыкла вращаться среди членов монаршей фамилии.

– Странно. А мне казалось, что тебе пора бы привыкнуть, – невозмутимо откликнулась Хенке.

Хонор хмыкнула: по большому счету Мика была права. Большинству офицеров за все время службы так и не довелось удостоиться личной монаршей благодарности, а Хонор сподобилась такой чести четыре раза – из них три за последние пять стандартных лет. Это пугало Хонор почти в той же степени, что и льстило ей, правда льстило все-таки больше. Харрингтон встретилась не только с государыней, воплощением верховной власти, но с живым человеком. С личностью, которую Хонор нашла достойной своей преданности.

Елизавета Третья взошла на престол почти одиннадцать мантикорских – более восемнадцати земных – лет назад, после трагической гибели отца во время катания на гравилыжах. Род ее по прямой линии восходил к Роджеру Первому, основателю Дома Винтонов: в череде его преемников и преемниц она являлась шестнадцатой. Помимо фамильных качеств – прозорливости и дальновидности, – она, при весьма колючем характере, обладала ярко выраженной харизмой. Хонор была наслышана о решительности королевы и, пожалуй, упрямстве, какими мог бы гордиться даже уроженец Сфинкса. Ходили слухи и о ее исключительной – она никогда не забывала мельчайших обид – злопамятности, однако Хонор не видела в этом ничего дурного. Заслуг перед государством королева тоже не забывала никогда. Некоторые политические аналитики утверждали, что излишняя прямота монархини затрудняет проведение тонких дипломатических маневров, однако эти недостатки полностью искупались ее неистощимой энергией и неколебимой честностью. Любые посягательства Народной Республики Хевен на дело ее жизни получали должный отпор.