Свой среди чужих. В омуте истины - Иван Дорба

В тот же период в Москву прибыл в качестве вице-консула Великобритании некий Локкарт (Роберт Брюс): молодой дипломат, разведчик, масон. Веселый, общительный, спортсмен, лишенный английской чопорности, быстро научился русскому языку, приоб­рел русскую любовницу, стал разъезжать на лихачах, пить шампан­ское в «Стрельне»... перед ним широко раскрылись двери многих купеческих гостиных, где (по его словам) «можно было встретить дочь анархиста Кропоткина и графиню Клейнмихель...»

Летом 1917 года Локкарт часто бывает в Петербурге, встре­чается с Керенским, Милюковым, Савинковым, Черновым, Маклаковым, Львовым, Терещенко, Гучковым...

На какое-то время он возвращается в Лондон, беседует с лордами Милнером, Керзоном (старыми покровителями), а на другой день два часа беседует с глазу на глаз с Ллойдом- Джорджем. И снова Петроград. Керенский (Аарон Кирбис) к тому времени уже сделал все, что мог: по его настоянию пра­вительство арестовало царскую семью!

7 (20) марта он заявил: «Николай в моих руках... Маратом я не буду, под моим личным наблюдением он будет отвезен в гавань, а оттуда на пароходе в Лондон».

Локкарт уверил его, да и он сам понимал, что Ллойд-Джордж никогда этого не допустит... Режим семьи императора тоже устанавливал Керенский. «Преднамеренная жестокость была принята по моей инициативе, в основе которой лежала мысль получить таким способом возможность ДОБЫТЬ ВИНУ Нико­лая и Алисы перед страной».

Услыхав, что императрица уничтожает документы, при помощи Вырубовой, он прибыл лично, чтобы ее арестовать и отправить в крепость: больную Вырубову подняли с кровати и увезли сначала в министерство юстиции, а оттуда в три часа ночи полковник Перетц и вооруженные юнкера отвезли в Пе­тропавловскую крепость.

Вырубова пишет: «Потрясли не Кирбисы и Перетцы, а озверевшие русские солдаты и рабочие, доходящие до изувер­ства! Лучших убили, осталась сволочь!., неужто так легко можно внушить сатанинскую злобу?!» И дальше: «...миновав ворота крепости, подъехали к Трубецкому бастиону. Полков­ник Перетц крикнул, что привезли двух важных политических преступниц (Вырубову и Сухомлинскую). Нас окружили сол­даты... Меня толкнули в темную камеру и заперли. На кровати лежал волосяной матрац и две подушки. И тут вошел ужасный мужчина с черной бородой, с грязными руками, преступным лицом, окруженный толпой наглых, отвратительных солдат. Они сорвали тюфяк с кровати, убрали вторую подушку и потом начали срывать с меня образки, золотые кольца. Этот субъект заявил мне, что он здесь вместо министра юстиции и от него зависит установить режим заключенным. Впоследствии он назвал себя: «Кузьмин, бывший каторжник, пробывший 15 лет в Сибири...»

Таких «заместителей» выбирал себе Керенский! Как мог влиять такой преступный тип на солдат?!..

«...Когда солдаты срывали золотую цепочку от креста, они глубоко ранили мне шею. Крест и несколько образков упали мне на колени. От боли я вскрикнула, тогда один солдат ударил меня кулаком и плюнул в лицо... от изнеможения и слез я начала засыпать под насмешки и улюлюканье наблюдавших в окошко солдат...» — Как без боли читать эти строки?!

Нужны были Керенскому и другие кадры... Был выпущен на свободу обвиняемый в экономическом шпионаже еврейский цадик Рубинштейн—бывший банкир царицы, благодаря Распу­тину и его секретарю Симановичу; петербургский банкир Дми­трий(?) Рубинштейн — друг и заступник целого ряда киевских евреев-сахарозаводчиков, шпионов, начиная с Хепнера и кончая Львом Бродским, о котором, спустя год, народ распевал:

Чай Высоцкого, сахар Бродского,

А Россия — Лейбы Троцкого!..

Освобождены Керенским и Лев Троцкий, А. Луначарский и прапорщик Крыленко.

Тогда «Иуда из Керенска» стал «Пилатом».

И, наконец, одним из последних его деяний на высоком по­сту было предательство Верховного главнокомандующего Кор­нилова, который задумал, поначалу не без согласия Временного правительства, навести порядок в армии и тылу, покончить с бесчинствами, вплоть до применения смертной казни.

26 августа (8 сентября) Корнилов, через Львова, предложил подать в отставку правительству со всеми министрами, начиная с Керенского. Спустя два дня атаман Войска Донского генерал Каледин предлагает Керенскому принять условия Корнилова, в противном случае Каледин отрежет их от снабжающего юга.

Началась бешеная агитация корниловских частей: «Товари­щи! Неужели вы с предателем революции Корниловым, который со своими офицерами и генералами хотят войны, которая дает им чины и награды? Товарищи! Керенский вывел вас из-под офицерской палки! Керенский за мир! За то, чтобы вы скорее разъехались по домам и получили землю!»

С другой стороны агитировали уставшего от войны и окоп­ной жизни солдата и умелые агитаторы: большевики, меньше­вики, эсеры — среди них уже освоившиеся 257 эмигрантов, прибывшие из Финляндии в конце мая (Луначарский, Аксель, Рязанов, Мартов, Кон и др.)... А также, как ни странно, при­бывшие в конце мая в Петроград открыть 7-й Всероссийский съезд сионистов (входящий в состав Всемирной Сионистской Организации)—поскольку, будучи верным орудием еврейского капитала, они делали ставку на Антанту, впрочем, как меньше­вики и эсеры, представляющие интересы мелкой буржуазии.

Так Керенский разделывался с теми, кто мешал сценарию: сослал всех Романовых, чтобы потом в тиши с ними покончить, уничтожил цвет русского офицерства и запрятал в тюрьмы и крепости всех ему неугодных и опасных...

Спецслужба Германии завязала контакты с группировками эсеровского толка. По данным охранки, наряду с масонской деятельностью, Керенский стремился объединить радикальные силы интеллигенции вокруг псевдонароднических журналов «Заветы» и «Русское богатство». В то время он состоял юри­сконсультом в немецкой фирме «Шпан и сыновья».

Керенский становится заметной фигурой. 26 января 1916 года товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий сообщил дворцовому коменданту В.Н. Воейкову, что бойкий адвокат рас­полагает значительными средствами. «Ввиду сего,—резюмирует Белецкий, — а также имеющимися точными данными о полном отсутствии средств у революционеров, действующих внутри страны и за границей, была произведена тщательная проверка личного материального положения Керенского в целях исследо­вания источника, дающего ему возможность располагать такими средствами».

Ссылаясь на ряд косвенных, но довольно веских обстоя­тельств, высказывалось предположение о получении крупных сумм от «внешних врагов» для «организации революционного движения в пределах империи». Известно, что Керенский пер­вым получил в Петрограде «Германское воззвание о мире», сфабрикованное в Копенгагене и Стокгольме. По его признанию в узком кругу, у него якобы имелась копия письма Николая II Вильгельму с предложением мира.

Охранке были известны контакты Керенского с эмигранта­ми: эсером Цевиным, живущим на средства Австро-Венгерской разведки, с Черновым-Натансоном, Камковым, Зайоницем, Диккером, Шаншлевичем, получавшими германские субсидии. И после своего отъезда[24]—не бегства—из России Керенский не нуждался и, наверное, не будет до самой смерти нуждаться: будь то марки, франки фунты или доллары! Керенский по-прежнему встречается с Локкартом, издает журнал «Новая Россия», по­бывал в США, где Ллойд-Джордж представил его Рузвельту. Президент принял брата-масона и лидера «Внепартийного демократического объединения» хорошо.