Шум прибоя - Юкио Мисима

Она вспомнила, как в позапрошлом году неожиданно прямо у костра упала замертво одна женщина — такая же вдова, как она сама. В то время она еще кормила грудью, но, несмотря на слабость, собирала на морском дне аваби. У женщины закатились глаза, и она повалилась, прикусив посиневшие губы. Когда ее тело предавали огню в сосновой роще, объятой вечерними сумерками, ныряльщицы сидели на земле на корточках и плакали — а ведь не были сентиментальными, чтобы предаваться пустой скорби.

После по деревне поползли странные слухи. Кое-кто из ныряльщиц стал побаиваться своего промысла. Говорили, что если кто-нибудь увидит на дне моря покойницу, она будет мстить этому человеку.

Мать Синдзи, посмеиваясь над россказнями, продолжала выходить в море, ныряла все глубже и возвращалась с самым богатым уловом. Ее совершенно не беспокоили разговоры о неведомом призраке.

…И даже воспоминания о покойнице ее нисколько теперь не тронули. Она была жизнерадостной женщиной, гордилась своим отменным здоровьем, а буря на улице была ей так же по душе, как и сыну. Мать закончила мыть чашки, отряхнула подол платья и, выставив ноги на тусклый свет под окном, скрипевшим под напором ветра, принялась внимательно их рассматривать. На плотных загорелых бедрах не было ни единой морщинки, словно их отполировали до жемчужного сияния. Красивые ноги зрелой женщины.

А ведь могла бы родить еще троих детей или пятерых», — подумала она и испугалась собственных мыслей. Ее сердце дрогнуло. Одевшись, она почтительно взглянула на деревянную табличку с именем мужа.

Юноша поднимался по дороге на маяк. Дождевая вода неслась потоками, омывая ноги. Ветер свистел в соснах. Идти в резиновых сапогах было бы тяжело. Он шел, не раскрывая зонта. Дождь стекал по коротко остриженному затылку, по шее, попадал за шиворот. Юноша продолжал подниматься, ветер хлестал ему в лицо. Он даже не старался отворачиваться от него, будто бы желая убедиться, что его счастье сродни не только умиротворенной природе, но и безумству стихии.

Внизу сквозь сосновый лес проглядывало бурное пенное море. Волны вздымались до самой высокой скалы на окраине мыса. Когда он перевалил через Ведьмину гору, показался осунувшийся под ветрами одноэтажный домик смотрителя маяка с опущенными на всех окнах занавесками. Синдзи поднялся на маяк по каменной лестнице. Сегодня в сторожке никого не было. Заливая стекла на дверях, непрерывно барабанили дождевые струи. У закрытого окна стояла подзорная труба, как бы ошеломленная стихией. Сквозняк перелистывал разбросанные по столу бумаги и документы, трогал курительную трубку, касался фуражки службы управления государственной безопасности, календаря судовой компании с вычурной картинкой нового корабля, настенных часов и небрежно наколотых на гвоздь больших листов с правилами…

Пока Синдзи добрел до наблюдательного пункта на стрельбище, он промок до нитки, и одежда прилипала к телу. В самом здании было спокойно. Гроза не унималась. Здесь, на вершине, ветрам было где разгуляться. Под открытым небом они вели себя вольготно. Большие окна с трех сторон развалин нисколько не защищали от ветра, который врывался внутрь вместе с дождем, предаваясь неистовым пляскам. Со второго этажа открывался вид на Тихий океан, но горизонт померк под дождевыми облаками; выворачиваясь белопенной изнанкой, повсюду бесновались волны, сливавшиеся с темными дождливыми небесами в одно сплошное изодранное полотно, на котором рисовалась безграничная бушующая стихия.

Синдзи спустился по наружной лестнице. Он уже заглядывал на первый этаж, когда приходил за хворостом. Здесь можно было укрыться от ветра. Стекла в одном из крохотных окошек были выбиты. От груды соснового валежника, оставшегося с прежних времен, в закутках помещения сохранились несколько веточек и кучка хвои. «На темницу похоже», — подумал Синдзи, вдыхая плесневелый воздух. Теперь, укрывшись от дождя и ветра, он вдруг почувствовал, как холод стал пробирать его промокшее тело. Он громко чихнул.

Юноша снял дождевик, пошарил в штанах, где лежал коробок спичек, предусмотрительно захваченный перед уходом. Рыбацкая жизнь научила. Прежде чем он нащупал спички, под руку ему попала ракушка, которую он подобрал утром на берегу. Синдзи вынул ее из кармана и поднес к свету. Розоватая раковина засияла влажными красками. Довольный своей находкой, юноша снова спрятал ее в карман. Спички отсырели. Он сложил на бетонном полу хворост и сухие сосновые веточки из рассыпанной вязанки. Сначала помещение заполнил смрадный дым, а уж затем вспыхнул слабый огонек. Юноша присел рядом с костром, обхватив руками колени. Он ждал.

…Он продолжал ждать. Нисколько не беспокоился. Со скуки, чтобы убить время, он растягивал пальцами прорехи на черном вязаном свитере. Сырая одежда прилипала к нагому телу; прислушиваясь к порывам ветра, бушевавшего снаружи, Синдзи блаженствовал. Его счастья не омрачало ничто. Воображение юноши было бедным, поэтому любовные страдания обходили его стороной. А потом он уснул, уткнувшись головой в колени…

Открыв глаза, он увидел перед собой пылающий костер. Напротив вырисовывался смутный силуэт. Глаза Синдзи еще не привыкли к свету. «Не сон ли это?» — подумал юноша. Перед ним, потупив взор, стояла обнаженная девушка. Она сушила над костром белое нательное белье. Огонь освещал ее тело по пояс.

Синдзи понял, что это не сон. Он пошел на маленькую хитрость и стал наблюдать за девушкой сквозь чуть приоткрытые ресницы. Он не пошевелил ни одним мускулом, пока разглядывал ее грудь.

Ныряльщицы всегда отогревают мокрое тело у костра. Девушка разделась без колебания. Придя на свидание, она увидела тлеющий костер и спящего юношу. В тот же миг у нее, как у ребенка, возникла мысль быстренько просушить вымокшую одежду, пока Синдзи спит. Хацуэ вовсе не собиралась обнажаться перед мужчиной. Это был единственный костер, возле которого она могла отогреться.

Синдзи любовался обнаженной девушкой, запертой ураганом в развалинах крепости. Он догадался, что ее тело еще не познало мужских прикосновений.

Ее кожа не была белоснежной; но, не единожды омытая волнами, она сияла, как отполированная. Две маленькие упругие грудки с набухшими розовыми сосками тоже блестели. Они будто слегка отвернулись в разные стороны. Синдзи боялся спугнуть девушку, смотрел на нее сквозь тоненькую щелку между ресниц. Казалось, что девушка купается в отблесках пламени, играющих на бетонном потолке.

Его веки вздрогнули, и в тот же миг на его щеки упала длинная тень ресниц. Девушка быстро прикрыла грудь еще не просохшим бельем.

— Глаза зажмурь! — велела она.

Юноша повиновался. Однако, сообразив, что было бы неприлично притворяться спящим, он набрался мужества и открыл глаза, будто только что проснулся.

Хацуэ еще не успела накинуть на себя нижнее белье, мешкала. Вновь прозвучал ее невинный и повелительный голос:

— Закрой глаза!

Юноша продолжал сидеть с широко раскрытыми глазами. Ему, выросшему в рыбацком поселке, с детства была привычна женская нагота, однако он впервые увидел обнаженную девушку, в которую был влюблен. И все-таки ему было неловко оттого, что он застал Хацуэ обнаженной. Между ними возникла какая-то преграда. Он был не в силах произнести даже обычное приветствие, не говоря уже о том, чтобы как-то сблизиться с нею.