Насмешник - Ивлин Во

Никто не знал, чего ждать. Будет ли он шутлив? Ласков в своей нарочито грубоватой манере? Или раздражен? Будучи не в духе, он иногда выводил в гостиной узоры раскаленной кочергой. А вывести его из себя ничего не стоило. Моей матушке запомнился один ужасный дождливый день, когда она еще была только обручена с моим отцом. Семья играла в снап дедовой колодой, когда он неожиданно вернулся домой раньше времени. Дед пришел в страшный гнев; таких вспышек ярости в своей семье ей видеть не приходилось; дело было даже не в том, что карты могли как-то испортить, а в странной убежденности, что колодой, используемой для виста, ни в коем случае нельзя играть ни во что другое, что после этого ни один хороший игрок не возьмет ее в руки.

Не то чтобы ему просто не хватало выдержки. Была в его характере черта, которую в наши дни определили бы как склонность к садизму. И правда, когда моему отцу впервые объяснили это незнакомое слово, он сказал: «Да, должно быть, отец был именно садистом». Говорили, что однажды, когда они с бабушкой ехали в карете, ей на лоб села оса. Он наклонился к бабушке и набалдашником трости, сделанным из слоновой кости, неторопливо раздавил насекомое, так что оно успело ужалить ее. Он жестоко порол моего дядю Алика; моего же отца, бывшего чувствительным ребенком, намеренно пугал, посылая одного за чем-нибудь в темные комнаты, катая на высоких воротах, под предлогом необходимости закалять его характер. За столом он вечно придирался и вел себя грубо, так что обычно какая-нибудь из моих теток, тогда уже почти взрослых, в слезах покидали столовую.

Щедрость, которой он был широко известен, не распространялась на домашних. Он дал приличное образование моему отцу и дяде, но мало что сделал для моих теток. Дядя, служивший во флоте, женился на девушке с Тасмании и привез ее в поместье в Мидсомер-Нортон, надеясь, что оно станет ее домом, пока он будет в море. Он умер молодым, и она осталась одна с младенцем на руках в чужой стране. Дед не только позаботился, чтобы она собрала вещички и вернулась к антиподам; на прощание он подарил ей счет за похороны и долговую расписку дяди, данную им портному еще до их знакомства. Сам дед, как обнаружилось после его смерти, был в этом отношении далеко не безгрешен.

3

Моя мать была из семьи Рабанов, необычность их родового имени объяснялась, как они считали до 1914 года, его немецким происхождением. В том году чудовищный факт оккупации Бельгии заставил их понять, что они заблуждались. Позднее ее кузен, интересовавшийся генеалогией, проследил историю их рода до Пеннов в Стаффордшире, где пять поколений этих мелких землевладельцев жили до 1706 года, когда перебрались в Лондон; там два их поколения занимались торговлей. К концу восемнадцатого века это уже были люди более благородных профессий, но должности занимали, главным образом, в Индии: четыре их поколения служили в армии или администрации сначала в Ост-Индской компании, потом в колониальной. Они выстроили просторный, с полукруглым фасадом дом в Хэтс-Бошамп в Соммерсете, теперь в нем размещается частная лечебница; туда и в старый дом в Ширхэмптоне, называвшийся Прайорити, они отсылали своих женщин с детьми спасаться от индийского климата, туда же после отставки возвращались сами, те из них, кто сумел выжить в Индии. По правде сказать, не выжил ни один из моих предков по мужской линии. В хэтс-бошампском храме можно видеть мемориальные доски и витражи, посвященные их вдовам, братьям и родственникам, но тела последних троих моих предков Рабанов лежат в индийской земле. Томас Рабан, мой прапрадед, погиб в Калькутте в 1811 году в железнодорожной катастрофе. Генри Тилмен Рабан, муж Теодосии Мэхон, умер от холеры в чине майора. Его сын, а мой дед, Генри Биддулф Коттон, тот одинокий мальчик с четками, окончив кембриджский Тринити-колледж, поступил на работу в новосозданную бенгальскую гражданскую администрацию, которая набирала перспективных молодых людей, завлекая обязательством в случае чего выплатить беспримерно высокую страховку их иждивенцам. Он был судьей в городе, те времена называвшемся Пури в штате Орисса, где находится известный храм Джаггернаута и проводятся ежегодные праздничные шествия в честь этого божества. Довольно долго печально знаменитое своими кровавыми выходками празднество запрещалось. Основную опасность для паломников во времена службы там моего отца представляла холера. Инспектировавший его чиновник выражает в своем докладе удивление тем, как превосходно отец знает гнилые окраины города. Женившись, он перевелся в Читтагонг, надеясь, что климат там более здоровый, но умер во время очередной эпидемии, когда моя мать была еще в младенческом возрасте. Устроив путаницу в родословной, его вдова, Элизабет Кокберн, вышла замуж за его двоюродного брата, пастора, и родила ему детей, тоже Рабанов, моих троюродных тетушек и дядьев, которые, следуя зову юго-запада, похоже, преследовавшего столь многих членов моего рода, обосновались в Сомерсете, поблизости от моего нынешнего местожительства, где этот мой неродной дед имел приход.

Связь Рабанов с Индией прекратилась в 1917 году, когда мой неродной дядя Бэссет погиб в бою. Он служил в Первом бенгальском уланском полку и не был женат. Приезжая в длительный отпуск, он всегда останавливался у нас, поскольку был из тех родственников моей матери, к которым отец испытывал особую симпатию. Самое восхитительное, хотя и смутное мое воспоминание о нем связано с его участием коронации короля Георга V.

Любезный читатель, доводилось ли тебе видеть — кроме как в кино, где ничто не заслуживает доверия, — улана бенгальского полка, когда он при полном параде? Если нет, то вообрази себе джинна, который дурачества ради обратил корнета Королевской конной гвардии в императора из династии Великих Моголов, отвлекшегося на минуту от своих завоеваний. Мой отец, хотя и был по природе своей человек веселый и комедиант, выглядел всегда очень серьезным. И вот по короткой мощеной дорожке от парадной двери до ворот, по которой обычно с угрюмым видом проходил отец, проследовало существо с сосредоточенным лицом, но одетое со всем великолепием и пышностью Востока. Деталей я не помню, хотя следил за тем, как он обряжался в свой наряд; он был во всем алом, золотом и канареечно-желтом: на нем были кушак, эполеты и шпоры, сабля, перчатки из оленьей кожи с раструбами, а венчал это все высоченный тюрбан. Как я узнал позже, он был маленького роста и хрупкого сложения, но моему детскому взору его фигура казалась необыкновенно величественной.

Он служил адъютантом короля-императора на дурбаре 1911 года[35], а в 1914-м поступил в училище генерального штаба в Кветте. Он мог спокойно, разумеется, с одобрения начальства, завершить учебу и получить назначение на какую-нибудь безопасную и выгодную должность. Вместо этого, когда начались известные события во Франции и Фландрии, он ускоренно кончил курс и отправился добровольцем в действующую армию. Он погиб в окопах, командуя батальоном Королевских британских сил.